История одной смерти

В Москве появился спектакль, который следует рассматривать как теракт под гламурную аполитичную жизнь российской столицы и российского театра. Не желая того, его произвел варяг — режиссер из Канады Важди Муавад. Ливанец по происхождению написал пьесу «Пожары» и поставил ее в театре “Et cetera” Александра Калягина. Все начинается с похорон, а точнее, с истерики над телом. Умерла женщина, которая пять лет ни с кем, в том числе и со своими детьми, не разговаривала и оставила им завещание в виде двух писем к отцу, тетрадь в красной обложке и брезентовую зеленую куртку с числом 72. — Хорошо, что она сдохла. Сука! Ненавижу! Так бы и дал ей в морду!!! — кричит парень. Блондинка в черном рядом с ним молчит. Нотариус, он же душеприказчик покойной, терпеливо талдычит про три ведра воды, которые нужно вылить на лицо умершей, про камни, которыми нужно завалить тело. Парень орет. Девушка молчит. Тишину разрывает протяжный и пряный мотив с Востока, который, как нить, приводит нас к истоку. Исток — в любви двух молодых людей, похожей на сказку, какая есть в любом народе: Вахаб любил Науаль. — Мой живот полон твоей любви, — сказала юная Науаль. А потом родила мальчика, которого отняли дикие родители. Вахаба прогнали, и всю жизнь Науаль искала сына. Чем дальше развиваются события, тем страшнее становится. Это не восточная притча, написанная ливанцем Муавадом. Это античная трагедия со страшным сюжетом, космической философией и вечными неразрешенными вопросами. Всегда ли плод любви несет добро? А плод, созревший в кошмаре, — зло? Почему люди убивают друг друга и какой ужас несет на магнитофонной пленке молчание?Мать ищет сына. Канадский режиссер в одной мизансцене сталкивает прошлое, настоящее и будущее. Причем делает это мастерски, не прибегая к эффектным провокациям и вообще к каким-либо внешним эффектам. Из декораций (художник-постановщик Изабель Ларивьер) на сцене стена из 165 пластиковых сегментов, 8 стульев и один распылитель воды. Но все сценическое пространство будто наэлектризовано, и от этого разряда трясет всех, кто на сцене, и тех, кто в зале. Напряжение нарастает. Слова срываются в крик. Крик переходит в молчание, от которого становится жутко.Пожалуй, впервые в современной драматургии проблемы человека и мира вывернуты, раздербанены так страшно и отчаянно, но при этом с глобальным обобщением. Грязь и ужас, с которыми сталкивается человек, убийство и смерть, боевиков, палачей ливанец увязал с романтическим, даже поэтическим стилем (блестящий перевод Татьяны Уманской). Прием не новый: о низком говорить высоким стилем, но Важди Муавад высокому не позволил стать пафосным и фальшивым. Благодаря своему таланту показал, как это самое высокое является единственно верным инструментом, который способен показать настоящую боль художника, а не его псевдопереживания по поводу глобальных и частных проблем современного общества.В «Пожарах» нет ни одного медийного лица, и, может быть, от этого оригинальная постановка не замучена звездными штампами, смотрится на одном дыхании. Хотя дыхание это тяжелое, трудное, сбивается, как при восхождении на гору: не каждый одолеет.Безусловно, «Пожары» — рискованная постановка, которая ставит под угрозу коммерцию. Но раз руководство роскошного здания Калягина пошло на это, то такой риск следует рассматривать как вызов той псевдятине, которая забила большую и малую столичную сцену. Сцену, где смешались убогий гламур, аполитичность, равнодушие и псевдореальность из жизни бомжей, проституток, олигархов…Поразительно, что московские артисты сумели не сыграть, а прожить эту совсем не московскую историю. Ведь самое опасное — заиграть «Пожары».