Возвращенец

Роберт Стуруа: «Сегодня люди рады моему возвращению, приветствуют, но стоит чуть-чуть споткнуться, не пожалеют. Значит, снова уйду. Уже сам. И плакать не буду...» На прошлой неделе в Тбилиси завершились гастроли московского театра «Et Сetera». Худрук Александр Калягин и главный режиссер Роберт Стуруа решили показать грузинской публике два спектакля — «Бурю» по пьесе Уильяма Шекспира и премьеру этого сезона «Ничего себе местечко для кормления собак» по произведению французского драматурга Тарика Нуи. Уже в ходе гастролей стало известно, что министр культуры Грузии Гурам Одишария подписал приказ о восстановлении Роберта Стуруа в должности художественного руководителя тбилисского Театра имени Шота Руставели, с которой он был со скандалом уволен в августе 2011-го... — Вот вы и вернулись в свой город, знакомый до слез, Роберт Робертович. — Старался прилетать сюда. Едва появлялась возможность, пользовался ею. Когда репетировал пьесу Нуи с длинным названием, был сложный период, поэтому несколько месяцев безвылазно просидел в Москве. Зато потом получились небольшие грузинские каникулы. — Но в роли гастролера вы на родину точно не приезжали. — Да, поворот судьбы. «Бурю» я поставил в «Et Сetera», еще работая в Театре Шота Руставели. Пока мы с Александром Калягиным планировали гастроли в Тбилиси, мои отношения с тогдашними властями Грузии испортились вконец, и все завершилось увольнением. Сан Саныч позвал к себе, я подумал и согласился. В тот момент не мог предположить, что через неполных полтора года вернусь туда, где прослужил полвека. Я уходил навсегда... И, знаете, это идеально вписывалось в традиции нашего театра. Выдающегося режиссера Сандро Ахметели расстреляли в 37-м, Котэ Марджанишвили, Додо Алексидзе, Михаилу Туманишвили «повезло» больше: их не репрессировали, а лишь выгнали на улицу. Я пополнил почетный список — после тридцати лет работы худруком... Люди неожиданно живо отреагировали на мою отставку. Перед театром прошел стихийный митинг, на который собралось столько народу, что на какое-то время даже встало движение на проспекте Руставели, протестующие перекрыли проезжую часть. Я в этом не участвовал, сидел в мастерской, паковал вещи, книги. Потом уехал в Москву. А теперь вот министр восстановил меня. Это похоже на возвращение в семью после развода. Пока супруг отсутствовал, у жены были другие мужчины, он знает об этом, но должен все начать заново. Получится ли? — Вы ведь тоже закрутили бурный роман на стороне, Роберт Робертович. — Я и раньше изменял, но делал это только с иностранками, что не самое тяжкое преступление. По крайней мере, так себя оправдываю... Сейчас ситуация иная. Мало вернуться к прежней жене, необходимо предложить ей что-то свежее, интересное. Нужен сильный драматургический материал. Идеи есть, но окончательно пока не определился. Понимаю лишь, что это не должна быть пьеса, напрямую касающаяся событий последних двадцати лет. — Боитесь параллелей? — Не хочу чрезмерной публицистичности, лобовых газетных сравнений. Сегодня это ни к чему. Когда в 2003-м к власти пришел Саакашвили, я поставил спектакль о нем. Мне не понравилась Мишина манера выступать с трибуны: он легко впадал в истерику, в уголках рта появлялась пена, что выглядело эстетически отталкивающе. Хотя дело, конечно, не в этом. Однажды, еще в самом начале, Саакашвили позвал меня и в моем присутствии так разговаривал с министром культуры, что я испытал стыд за обоих: что один терпит, а второй допускает подобный тон — даже не пренебрежительный, а хамский, оскорбительный. Пьесу «Солдат, любовь, охранник и... президент» написал Лаша Бугадзе, имеющий репутацию политически неблагонадежного. Получилась сатира, трагикомедия. Актер, игравший Президента, внешне очень похож на Мишу. Немного странный, чудаковатый тип с замашками садиста. — Саакашвили был на премьере? — Приходила его мама... Это спектакль не персонально против Миши. Мне кажется, кресла всех руководителей заражены каким-то вирусом, и те, кто в них садится, заболевают. Раньше или позже, сильнее или слабее. Чем выше пост, тем опаснее зараза. И вакцины нет, пока не смогли ее открыть. С Саакашвили метаморфоза произошла очень быстро, значит, изначально в нем что-то было не так. Если бы человек шел к власти, чтобы помочь стране, он не поддался бы искушению с подобной легкостью. Вскоре после премьеры «Солдата» у нас состоялись гастроли на сцене Театра Моссовета, но я решил не везти спектакль в Россию. С одной стороны, не хотел выносить сор из избы, с другой — понимал, что реакция московской публики на увиденное будет неоднозначной. У Миши очень мощное лобби — и в Грузии, и за ее пределами. Он сумел убедить мир, что является светочем демократии и ярым борцом за свободу. Попытка объяснить, что это, мягко говоря, не совсем так, наталкивалась на недоумение. Саакашвили умело построил потемкинские деревни, в которые многие поверили. Надежды, связанные с его приходом к власти, быстро сменились разочарованием, а затем и страхом. В Грузии это давно почувствовали, а на Западе у людей лишь сейчас раскрываются глаза. Последние выборы в парламент помогли. В России все поняли раньше. После войны из-за Южной Осетии. — Вам приходилось публично высказываться на тему этого вооруженного конфликта? — В августе 2008-го мы с друзьями сели в машину и поехали в сторону Гори, где попали под бомбежку российской авиации. Пришлось удирать... В Тбилиси вернулись лишь дней через двадцать. Я видел все своими глазами и даже записал видеосвидетельство для архива... Понятно, что эта история на долгие годы. Напрашивается параллель с Эльзасом и Лотарингией, которые отошли к Германии, а после Первой мировой войны вернулись в состав Франции. Я ставил спектакль в Саарбрюккене, а обедать вместе с немцами ездил в ресторан по другую сторону границы. Мне кажется, правильный путь предлагает Бидзина Иванишвили: надо создать в Грузии такие условия для жизни, чтобы народы Абхазии и Южной Осетии захотели вернуться. Конечно, это быстро не делается... — С Иванишвили вы давно знакомы? — Года с 94-го. Мы тогда привозили в Москву «Кавказский меловой круг», «Макбет»... После окончания гастролей Бидзина позвал меня с артистами на дачу. Сказать, что мы стали близкими друзьями, не могу. Да, лет восемь назад он профинансировал ремонт Театра Руставели. Но Иванишвили очень многим помогал в Грузии и никогда не афишировал этого, наоборот — просил, чтобы его не называли. Это выглядело немного наивно, в республике знали, сколько делает Бидзина, тем не менее вслух имя не произносилось. Когда в октябре проводились парламентские выборы, я прилетел в Тбилиси, чтобы проголосовать, посмотреть, как все идет. Бидзина опять пригласил меня к себе. Как я понял, ему захотелось выговориться, излить душу перед человеком из другого мира. Все-таки вокруг него бизнесмены, политики, а я вращаюсь в иных сферах. Хотя режиссерам тоже нельзя слишком доверять, мы можем сразу все разболтать... Бидзина подробно рассказал мне о причинах, заставивших включиться в борьбу за власть. В этом большую роль сыграли его сыновья, убедившие отца, что надо вмешаться, спасать Грузию... — Предложение вернуться в Театр Руставели он вам сделал? — Бидзина спросил, готов ли я к такому шагу. В тот момент я не представлял себе ситуацию в театре и не дал четкого ответа, но стал вникать и решил попробовать. Написал об этом в Facebook, спьяну позволил лишнее в адрес управляющего театром, пришлось потом даже извиняться. Все спектакли, которые я ставил, формально сохранились в репертуаре, но игрались редко, нерегулярно. Помещение сдавалось в аренду, тут проходили съемки каких-то телешоу, репетировались мюзиклы, даже оперы, где главная роль отводилась фаворитке Саакашвили, эстрадной певице... Люди решили делать деньги. — На вашей памяти, Роберт Робертович, бывало, чтобы зал театра пустовал? — Нет, даже в самые тяжелые времена. Неправда, что музы молчат, когда говорят пушки. В начале девяностых проспект Руставели лежал в руинах, здание театра почти не отапливалось, зрители сидели в шубах, электричество часто отключалось. Помню, показывали «Доброго человека из Сезуана», и минут за пятнадцать до конца погас свет. Наш директор связался с коммунальщиками, ему ответили, что авария надолго, он поднялся на сцену и объявил: мол, надо расходиться, извините. Но у части публики оказались мощные фонарики, тогда в Тбилиси повсюду была темень, люди подошли к рампе и стали подсвечивать. Так и доиграли спектакль. В финале плакали все — и актеры, и зрители. Разное случалось за пятьдесят лет в театре... — А нынешнее ваше возвращение не отдает реваншизмом? — Да, со стороны может выглядеть именно так, хотя я не собираюсь никому мстить или сводить счеты. Психологически ситуация не слишком комфортна, поскольку в глазах людей теперь уже я ставленник новой власти. Но я-то знаю: это неправда. Мой дедушка был известным большевиком и давал рекомендацию Иосифу Сталину для вступления в партию. Революционный дух сидит во мне, передался с генами. Если Иванишвили и его команда начнут отходить от провозглашенного курса, молчать не стану. Речь ведь о будущем страны, о нравственности и порядочности. Такими вещами не шутят. — Вам предлагали вступить в предвыборный блок Иванишвили? — Звали, но я отказывался. На митинги приходил, в поддержку говорил, но от непосредственной политической работы я все-таки далек. Каждому свое. — Когда Калягин узнал, что вы согласились вернуться в Театр Шота Руставели? — После премьеры «Местечка» я собрался в Грузию, и Сан Саныч сказал: «Если на выборах победит Иванишвили и позовет обратно в худруки, не отказывайся. Но и от нас не уходи...» Мне и самому неловко оставлять «Et Сetera»: люди протянули руку помощи в трудную минуту. — В Москве вы чувствовали себя дискомфортно? — Ну почему? У меня много друзей, знакомых. Хотя, если честно, в последние месяцы почти не выходил из здания театра. В «Et Сetera» есть служебная квартира, в ней проводил все время. У меня даже нет теплого пальто. В магазине «Богатырь» продают такие чудовищные вещи, что не решился купить их. Сейчас наконец-то сшил в Тбилиси пальто на заказ, могу пройтись по улице, а в Москве прошлую зиму просидел в четырех стенах. Называл себя затворником. Актеры смеялись, говорили: «Хоть кислородом подыши». Я отвечал: «А где он тут у вас?» — Наверное, и без грузинского вина страдали? — Не могу пить один, обязательно нужны собутыльники и слушатели. Когда выпью, должен говорить долго, а это не каждый выносит. Особенно в Москве, где все торопятся, опаздывают. Поэтому в России перешел на водку, которую не употреблял четверть века. За время, что провел в «Et Сetera», выпил ее немало. — Спрашивать, ходили ли по московским театрам, бесполезно? Куда вы без пальто? — Пару раз выбирался. Посмотрел «Лира» Константина Богомолова, «Маленькие трагедии» у его тезки Райкина... Это, пожалуй, все. Даже к Александру Филиппенко, моему большому другу, на чтецкий вечер не пошел. Я уже говорил, что последняя постановка по пьесе Тарика Нуи(*) далась тяжело, почти четыре месяца репетировали. — При этом вы хотите усидеть даже не на двух стульях, а на трех. Кроме «Et Сetera» и Театра Шота Руставели обзавелись еще одной сценической площадкой в Тбилиси, которую для вас строит Иванишвили. — Думаю, все-таки придется уйти из главных режиссеров «Et Сetera». По-прежнему буду ставить там премьеры, одну в сезон — с удовольствием, но работать на постоянной основе вряд ли получится. Приглашенный главный дирижер в больших оркестрах — обычная практика: приехал, порепетировал, сыграл концерт и дальше отправился. А главреж обязан следить за состоянием спектаклей, что-то подновлять, поправлять, вводить исполнителей. На расстоянии этого не сделать. Что касается новой площадки, идея ее создания возникла после моего ухода из Театра Руставели и до предложения Калягина. Сейчас я это не потяну, отдам молодым. Бидзина выкупил старое здание фабрики «Зингер», стоявшее полуразрушенным и разграбленным. В нем завершается ремонт, будут выставочный зал и театральная студия на двести мест. Хочу назвать ее «Рубикон». И скрытый смысл есть, и отголосок моего имени. Премьеру в январе поставлю сам — «Мастер-класс» по пьесе о Марии Каллас, а дальше пусть молодежь учится, экспериментирует. Мне же надо определяться, с чем начинать в Театре Руставели. Может, это будет «Комедия ошибок» Шекспира, может, что-то другое. Важно сделать правильный выбор. — Москва, как известно, слезам не верит. А Тбилиси? — Он надеется. Сегодня люди рады моему возвращению, приветствуют, но стоит чуть-чуть споткнуться, не пожалеют. Значит, снова уйду. Уже сам. И плакать не буду. Это точно. Тбилиси — Москва