Сюжет предан анафеме

В среду в театре Et cetera Михаил Угаров представил собственную пьесу «Газета „Русский инвалидъ“ за 18 июля…». Первая премьера в новом здании на Тургеневской площади вышла на малой сцене, потому парадный подъезд в театр был закрыт, а публика входила через боковые двери, ведущие в ресторан. Несмотря на любовь Угарова ко всему новому и революционному на театре, его спектакль начинается с самого что ни на есть консервативного, хотя и не пыльного (театр — только открылся!) занавеса. История сама по себе чрезвычайно занятная: некто вот уже два года как безвылазно сидит в своем недурно обустроенном гнездышке. Причина странного затворничества объясняется тем, что два года назад герой решился бежать с любимой женщиной, но вскоре после побега любимая вернулась к своему законному супругу. И вот теперь она снова бомбардирует его письмами, предлагая совершить новый побег. Этот вполне авантюрный сюжет, впрочем, приходится собирать буквально по зернышку. Как евреи по миру, он буквально рассеян в тексте пьесы, разрозненные детали разбросаны тут и там безо всякой последовательности. Подробности приходится выуживать по крохам из слов, из пауз, из умолчаний. Додумывать недостающие фрагменты, чтобы картина предстала в более или менее «читаемом» виде. Впрочем, эта самая сложность сложения отдельных фрагментов в удобоваримый сюжет, как выясняется ближе к финалу, и составляет смысл существования героя: журналист средней руки, пописывающий заметки в газету «Русский инвалид», он, видите ли, выступает против сюжета. И против стиля. И все потому, что в жизни, по глубокому его убеждению, «ничего этого нет! Ни связи, ни начала, ни конца — нет! Уж извините, жизнь совершенно бесстильна!» Так, с невероятным, почти революционным пафосом, заклинает герой, Иван Павлович (Владимир Скворцов), как будто бы кто-то с ним спорит, Нюта, к примеру, его старая нянька (Татьяна Владимирова) или племянник (Алексей Лонгин) с племянницей (Наталья Житкова). Но ведь они не спорят. Племянник что-то выдумывает про любовь к старой богатой женщине, с которой готов исполнять супружеский долг, но только в темноте, при погашенных свечах. И все затем, чтобы вытащить дядю из затяжной депрессии. Племянница носит дяде письма. А няня — та то чаю подаст, то предложит поужинать. Такое вот, с позволения сказать, мелкотемье. Ни начала традиционного, с «завязкой», ни конца, с непременной «развязкой», нет и у Угарова. Но это не беда. Герой в самом деле симпатичный господин. В исполнении Владимира Скворцова — тем более обаятельный. Даже милый, хотя — именно в исполнении Скворцова — трудно вообразить, что когда-то он был способен на решительные поступки, вроде побега с любимой. Скорее, инфантильный герой, этакая реинкарнация Ильи Ильича из пьесы того же автора и спектакля «Облом-off» — все та же тоска по цельности, та же невозможность цельного существования. Протест Ивана Павловича против «вдруг», в которых нет ничего неожиданного, против стиля, против «начал» и «концов» и самого «сюжета», в который он больше не желает попадать, — бунт беспощадный и одновременно бессмысленный. Наивная и искренняя попытка вырваться из кандалов, которые ему грозят при очередном повороте «истории». Беда начинается, когда режиссер вдруг (ах, как не любит герой Угарова это слово!) увлекается тем самым театром, той растеатральной театральностью, которая во всех других случаях вызывает у него гнев и ужас. Не только родственники и прислуга (что можно было расценить как особый театральный прием), но и сам герой тщится сыграть всерьез все, что с ним происходит. Ни секунды не погружаясь в то, о чем они говорят, актеры тем не менее все время что-то изображают. То - слезы, то - смех. Герой уходит со сцены в костюме позапрошлого столетия, а возвращается в походной форме наших дней, в красной вязаной шапочке. А зачем? Если бы речь шла о чьем бы то ни было постороннем вмешательстве, следовало бы сказать, что режиссер совсем ничего не понял в хорошей пьесе, написанной, быть может, лучшим представителем сегодняшнего драматургического цеха. Самым содержательным. А режиссер прошел мимо содержания, увлекшись театром с маленькой буквы, театральными финтифлюшками. Но поскольку в данном случае, по всем правилам нашего времени, следует говорить о самом что ни на есть аутентичном прочтении, зрителю, который любит Угарова и ценит Скворцова, остается развести руками.