«Орфей»: смерть поэта

Дебют в театре п\р Александра Калягина Владимиру Скворцову, ранее предпочитавшему Центр драматургии и режиссуры репертуарным театрам, прежде всего, любопытный опыт. Режиссерский, актерский, зрительский. Это достаточно смелая попытка оживить лирику, продемонстрировав особенности творческого мышления Жана Кокто. Знаменитый француз считается предвестником сюрреализма, его «Орфея» прославил фильм с Жаном Маре в главной роли. Кстати, в основу спектакля Скворцов взял не пьесу, а этот киносценарий. Поэтика Кокто здесь чувствуется еще острее, а вкупе с актерской экспрессией и вовсе способна задеть за живое даже сегодняшнего искушенного зрителя. Да, это сказка любви, но сказка, произошедшая в потустороннем мире, в некоей «зоне» идентичной той, про которую снял свой фильм Тарковский. Она доступна только посвященным, в данном конкретном случае поэтам. Орфей — поэт, который свое творчество возлюбил больше женщины. Эвридики. В спектакле замечательным образом отражены сущность любовного сомнения: перед зрителем совсем не образцовое чувство. Эвридика любит мужа, но готова сбежать с очарованным ею слугой, Орфей верен жене, но подчиняется влюбленной в него Принцессе Смерти. В эту заложенную природой двойственность, бесконечные сомнения в себе и своем партнере актеры Данила Дунаев и Марина Дубкова играют вполне убедительно. Только иногда их подводит свойственная актерской юности старательность. Впрочем, поэтическому спектаклю (а именно этот жанр определил для своей постановки Скворцов) это почти не мешает. Когда речь идет о любви, красивости лишними не бывают. Сценография спектакля несколько скупа, — на сцене только шесть стульев и три зеркала-перевертыша. Они — символ входа в иное, параллельное бытие. И все-таки ирреальность происходящего подчеркнута не предметами, а светом и звуком. Синие, красные и зеленые пятна, внезапная темнота, резкие болезненные вспышки, — в таких «условиях» движутся от любви к смерти и обратно все герои. Особенно хочется выделить игру Татьяны Владимировой и Натальи Благих. Первая сыграла Принцессу Смерть, вторая — Аглаонику. Образ Смерти в платье-футляре и на шпильках, с аккуратной прической и накрашенными губами немного наивен, ситуацию спасает безупречная актерская выдержка заслуженной артистки. В ее исполнении чудо как хороша хлесткая речь обозленной женщины, влюбившейся не в «того парня». Образ Аглаоники однообразен, не в упрек будет сказано. Благих точно соответствует заданному характеру — агрессивная лесбиянка, ревнующая Эвридику к супругу, на деле закомплексованная и ранимая «девочка». Абсурдные речи, абсурдная обстановка, абсурдная трагедия в финале. Такой Кокто теперь пропишется в репертуаре Et Cetera и, без сомнения, будет радовать всех обожателей «сюра» в литературе и на сцене. Но главное даже не это. Зритель покинет зал в задумчивости. Вопросы, на которые отвечают герои всей этой истории, из разряда вечных (что есть любовь, зачем приходит смерть?). И решаются они не на земле, а где-то у небесных врат. Остается понять, что делать нам, смертным, если любовь ускользает, а жить, тем не менее, приходится дальше.