Пресса
5:00
2024
2023
2022
2021
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
0:00
В театре Et Cetera состоялся пресс-показ спектакля "Сердце не камень".
"Чеховед" ,
05.10.2014
Пьеса Александра Островского «Сердце не камень», возможно, не принадлежит к числу известных широкой публике. Ее сюжет строится, с одной стороны, вокруг завещания престарелого купца, племянник которого ради получения наследства готов и тетушку скомпрометировать, и собственное семейное благополучие под удар поставить. С другой — вокруг излишней безупречности и нравственности этой самой тетушки, которой подруга пытается привить хоть каплю житейской мудрости и которую корысти ради почти соблазняет молодой приказчик. Просто-таки Мольер в чистом виде — даже с обязательной глубокомысленной моралью в финале. Так Островского в театре «Et Cetera» и играют — крупно и фарсово.
Принимаясь за свое полотно, петербургский режиссер Григорий Дитятковский, отобрал себе в палитру лишь самые яркие актерские краски: сочные, лишенные полутонов и оттенков. Герои здесь, кажется, не способны испытать искреннего чувства, но зато в выражении чувств придуманных на эмоции не скупятся.
Флиртуют и обрушиваются своей нежеланной любовью на избранника с пылом последнего шанса; столь же истово отрекаются от мирской жизни; интриги плетут с таким коварством, что оно буквально «отпечатывается» на лицах интриганов (удивительно, что их жертвы в упор этого не замечают); а уж если гневаться изволят, то прощай вся окружающая меблировка.
К слову, меблировка в спектакле многообразием не отличается. Художник Владимир Фирер лишил героев Островского привычного им подробного купеческого уклада: конторка, несколько стульев, да появляющийся при необходимости небольшой столик — вот и вся обстановка. Не условная, но и не бытовая — так, сугубо необходимая. Быт Григория Дитятковского здесь не интересует, а зато некая поэтическая условность ему тут значительно ближе. На нее и работает монументальная, хотя и не лишенная легкости, сценографическая конструкция.
Несколько стульев — это лишь дополнение, периодически используемое на авансцене. Все же пространство подмостков — вширь, вглубь и ввысь — занято тремя рядами двустворчатых дверей (по три на один ряд). Причем двери эти способны не только расчерчивать планшет сцены на дополнительные четыре плана, но, при необходимости, образовывать и три сквозных коридора, раскрывая для зрительского взгляда огромное зеркало и белоснежный задник. Задник, на котором то и дело разворачивается действие еще одного — на этот раз теневого театра.
Григорий Дитятковский в этой премьере, вообще, не ограничивает свою режиссерскую фантазию излишними рамками. В пространстве одного спектакля он смешивает фарсовую актерскую игру с отдельными драматико-психологическими деталями, сценическую условность с элементами быта, образность с предельной конкретикой, а сочную языковую выразительность Островского с точной пантомимической пластикой. Нормальное течение сцены здесь в моменты высшего напряжения переходит в режим slow-mo, чтобы затем и вовсе оборваться стоп-кадором, уступив место следующему эпизоду.
Отчасти, конечно, можно было бы сказать, что режиссер выстраивает свою версию пьесы «Сердце не камень» в кинематографическом ключе. Однако введение элементов уже упоминавшегося театра теней или откровенно театральной выразительности превращают спектакль театра «Et Cetera» в куда более сложно устроенный организм.
Деньги и кино, интриги и тени, страсти и театр, обманы и музыка, — подобное разнообразие поддерживает неослабевающую заинтересованность зрительного зала в происходящем на сцене. И сюжет, прописанный драматургом почти полтора века назад вдруг оказывается близким и понятным, причем, как ни странно, на уровне пластического этюда порой даже более понятным, чем на уровне слов.
Принимаясь за свое полотно, петербургский режиссер Григорий Дитятковский, отобрал себе в палитру лишь самые яркие актерские краски: сочные, лишенные полутонов и оттенков. Герои здесь, кажется, не способны испытать искреннего чувства, но зато в выражении чувств придуманных на эмоции не скупятся.
Флиртуют и обрушиваются своей нежеланной любовью на избранника с пылом последнего шанса; столь же истово отрекаются от мирской жизни; интриги плетут с таким коварством, что оно буквально «отпечатывается» на лицах интриганов (удивительно, что их жертвы в упор этого не замечают); а уж если гневаться изволят, то прощай вся окружающая меблировка.
К слову, меблировка в спектакле многообразием не отличается. Художник Владимир Фирер лишил героев Островского привычного им подробного купеческого уклада: конторка, несколько стульев, да появляющийся при необходимости небольшой столик — вот и вся обстановка. Не условная, но и не бытовая — так, сугубо необходимая. Быт Григория Дитятковского здесь не интересует, а зато некая поэтическая условность ему тут значительно ближе. На нее и работает монументальная, хотя и не лишенная легкости, сценографическая конструкция.
Несколько стульев — это лишь дополнение, периодически используемое на авансцене. Все же пространство подмостков — вширь, вглубь и ввысь — занято тремя рядами двустворчатых дверей (по три на один ряд). Причем двери эти способны не только расчерчивать планшет сцены на дополнительные четыре плана, но, при необходимости, образовывать и три сквозных коридора, раскрывая для зрительского взгляда огромное зеркало и белоснежный задник. Задник, на котором то и дело разворачивается действие еще одного — на этот раз теневого театра.
Григорий Дитятковский в этой премьере, вообще, не ограничивает свою режиссерскую фантазию излишними рамками. В пространстве одного спектакля он смешивает фарсовую актерскую игру с отдельными драматико-психологическими деталями, сценическую условность с элементами быта, образность с предельной конкретикой, а сочную языковую выразительность Островского с точной пантомимической пластикой. Нормальное течение сцены здесь в моменты высшего напряжения переходит в режим slow-mo, чтобы затем и вовсе оборваться стоп-кадором, уступив место следующему эпизоду.
Отчасти, конечно, можно было бы сказать, что режиссер выстраивает свою версию пьесы «Сердце не камень» в кинематографическом ключе. Однако введение элементов уже упоминавшегося театра теней или откровенно театральной выразительности превращают спектакль театра «Et Cetera» в куда более сложно устроенный организм.
Деньги и кино, интриги и тени, страсти и театр, обманы и музыка, — подобное разнообразие поддерживает неослабевающую заинтересованность зрительного зала в происходящем на сцене. И сюжет, прописанный драматургом почти полтора века назад вдруг оказывается близким и понятным, причем, как ни странно, на уровне пластического этюда порой даже более понятным, чем на уровне слов.