Сожженные письма

Михаил Угаров, главный идеолог и продвиженец «новой драмы», — человек мудрый и при этом лукавый. Утверждая, что любую пьесу надо ставить ровно так, как она написана, он капитально переосмысляет и буквально собирает заново каждый текст, переносимый им на сцену. В том числе и свой собственный. Создавая таким образом абсолютно авторский театр, который на сегодняшних подмостках даже не с чем сравнить. Спектакль «Газета „Русский инвалидъ“ за 18 июля», где Угарову принадлежит и первоисточник, и постановка, стал весьма значимым событием сезона. Не говоря уже о том, что сильно оживил афишу театра “Et cetera”, который с переездом в новое здание, кажется, потихоньку выравнивает репертуарную политику. Во всяком случае, радует факт, что следующий спектакль здесь репетирует Владимир Панков, а сам худрук готовится к работе над пьесой Максима Курочкина, специально сочиненной для этой труппы. Пропавший для сюжета «Русский инвалидъ» написан Угаровым давно, в середине девяностых. За изящной стилизацией и красивой беззаботностью слога просматривается мучительное, бьющее ощущение «кризиса среднего возраста». О страшном периоде жизни, когда время останавливается, все прожитое кажется бессмысленным, а будущее не представляется вовсе. Когда понимаешь, что жить, как живешь, нельзя, а что с этим делать — непонятно. Ушедшая из-под ног почва, оглушающая тишина в голове, растянувшиеся в бесконечности дни. И ощущение того, что в мире вокруг тебя все остается прежним. Там все движется по своим раз и навсегда заведенным законам, и твое присутствие ничего не изменит, равно как и отсутствие. Частные беды мало кого беспокоят. И значения для мироздания не имеют. Возникшая сейчас на сцене придуманная (но так и хочется сказать «пережитая») Угаровым история поразительным образом вписалась в сегодняшнее время. Ибо проблема поиска себя нынче стоит перед людьми по обе стороны рампы куда острее, чем десять лет назад. И приходящие на привлекательное название зрители, поначалу убаюканные удивительно красивой картинкой (автор сценографии — Андрей Климов, постоянный соавтор Угарова и обладатель уникального вкуса) — антикварная мебель, оранжерея, мягкие световые перетекания, — неожиданно погружаются в бездну страдающей души главного героя. И против воли раскрываются навстречу.Они. Самоидентификация Героя с уютным именем Иван Павлович играет Владимир Скворцов, талисман Угарова, один из самых одаренных актеров поколения тридцатилетних. Способный и на острую внешнюю эксцентричность, и на серьезное проникновение в суть, Скворцов мобилизовал для этой роли все свои умения. Что сказалось на результате — герой получился до дрожи сегодняшним и при этом вписывающимся в элегантную стилизацию под XIX век, созданную автором. На первый взгляд Иван Павлович — обаятельный беззаботный барин, капризно следящий за порядком вокруг себя. Ему хорошо в огромном старинном кресле; в дневном свете он не нуждается — ему хватает тех лучиков, что проникают за толстые стекла оранжерейных окон. Да и в людях не нуждается тоже — вторжение племянника Алеши (Алексей Лонгин) и сестры его Сашеньки (Наталия Житкова), бойких молодых людей, сильно о нем беспокоящихся, воспринимает с улыбкой, но настороженно: каких неожиданностей, мол, от них ждать? Он живет словно с оглядкой, с постоянным ожиданием подвоха. «Нельзя позволить впутывать себя в сюжет!» — гневно заявляет он. Тем более что «сюжета» ему однажды хватило: пережив сильный любовный стресс, Иван Павлович буквально похоронил себя заживо, обрек на добровольное заточение. Письма от ветреной возлюбленной «сосланы» в антикварную вазу, а душа заперта в элегантных дизайнерских стенах. «Два года не выходить из дому — это болезнь!» — потрясенно восклицает племянник. Но дабы излечиться от этого, требуются непростые лекарства. Ибо для начала нужно найти себя заново. А это как раз не получается. Возникает чувство, что самое важное в жизни герой пропустил — оно прошло где-то рядом и не далось в руки. И звенящее ощущение тупика выходит наружу в череде криков, срывов и истерик — отчаянных и бессмысленных. Призванных заглушить страх. И время остановилось…При всей своей прозрачности «Русский инвалидъ» гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Начинаясь как изящная, в меру эксцентричная история кризиса среднего возраста, спектакль незаметно опрокидывается в нечто ирреальное, сюрреалистическое. Просматриваются явные поклоны в сторону Дэвида Линча, у которого тоже все имеет двойственную природу. У нас на глазах пространство и время будто бы расплываются, черты и линии смещаются, атмосфера наполняется новым воздухом. И становится по-настоящему страшно. Стрелки больших напольных часов словно сходят с ума и двигаются в своем режиме. Персонажи долго обсуждают погоду и особенности питья чая — а ощущение, будто они все не более чем призраки или картинки из сна. Эти картинки все плотнее смыкаются вокруг Ивана Павловича, и он - скорее инстинктивно, нежели под влиянием разума — решается разорвать порочный круг. Переодевшись (вернее, перевоплотившись) из «последнего русского интеллигента» в боевого гастарбайтера, он отправляется из родных четырех стен навстречу стуку колес и звону рельс. Вид его беззаботен, глаза светятся детским восторгом в предвкушении «новой жизни». И тем очевиднее, что герой решился на переход в другое измерение. Где и в каком облике он встретится нам в следующий раз — неведомо. Понятно одно — прежним он уже не будет никогда. «Русский инвалидъ» — спектакль-обманка, спектакль-загадка. Михаил Угаров говорит о вещах, знакомых каждому человеку, так неожиданно и остро, что помимо воли начинаешь с удивлением вглядываться внутрь себя: неужели и правда так? Он делает больно и не собирается врачевать эту боль. Дает ответы на вопросы, не облегчая этим тайны. Ставит перед актерами невыносимые по сложности задачи — а при этом на сцене они выглядят легкими и кружевными. Угаров старается говорить о своем, главном, так, чтобы его обязательно услышали. И ему удалось этого добиться: по выходе из зала не встречается ни одного равнодушного человека.