Пресса
5:00
2024
2023
2022
2021
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
0:00
Играем Брэдбери
Нина Агишева
"Огонек" ,
01.01.2008
В театре Et Cetera поставили роман «451о по Фаренгейту»Поставить сегодня в театре роман Рея Брэдбери «451о по Фаренгейту» может только очень смелый человек. Тот, кто не боится быть заведомо старомодным, пафосным и прекраснодушным, кто сам всегда следует совету американского писателя, который тот вынес в эпиграф своего романа: «Если тебе дали линованную бумагу — пиши поперек». Таким человеком «поперек» оказался Адольф Шапиро, решивший на сцене Et Cetera возродить традиции отечественного социального театра. Если кто не помнит, антиутопия Брэдбери, написанная в середине прошлого века, — о том, как цивилизация, которая начала уничтожать культуру, погибла. Ее герой Монтэг состоит в команде пожарных, сжигающих книги, но постепенно прозревает, восстает и становится свидетелем конца света. Он попадает в компанию тех, кто призван сохранить духовную память человечества, — с этих бредущих во тьме светящихся силуэтов и начинается спектакль. К работе над ним Шапиро привлек серьезные силы: художника Бориса Заборова (он много лет занимался книжной графикой, а с 1980 года живет в Париже), замечательного мастера по свету Глеба Фильштинского и помимо актеров театра Александра Калягина двух приглашенных звезд — эстонского артиста и режиссера Эльмо Нюганена (Монтэг) и питерского актера Сергея Дрейдена (он играет профессора Фабера). Наконец, постановщик сам написал пьесу, щедро сдобрив ее цитатами из знаменитых литературных произведений и собственными рассуждениями о вреде телевидения, компьютеризации и единодушия во время выборов президента. В комнате Монтэга — три огромные стены, они же телевизионные экраны, которые бесперебойно транслируют то латиноамериканские сериалы, то реалити-шоу, то передачу «Как стать миллионером». Его жена, превратившаяся в живую телевизионную приставку, мечтает о четвертой такой же стене. Вокруг его дома носятся машины-ракеты и бродит собака-робот, запрограммированная на то, чтобы уничтожать книги и мыслящих особей. Зловещий начальник пожарных предрекает войну и утверждает: «Зачем решать проблему, если ее можно сжечь». Все это было бы похоже на пародию, если бы не два обстоятельства: беззащитная искренность автора спектакля и мастерство Нюганена, который в лучших сценах играет вечную тему противостояния человека хаосу жизни. Когда-то Эльмо Нюганен замечательно поставил в Таллинском городском театре спектакль о Платонове, герое первой пьесы Чехова. Там никто не сжигал книг, но люди точно так же маялись от собственного несовершенства и бездуховности. Было очевидно, что если они не поменяют что-то важное внутри себя, жизнь может остановиться. В сущности, и Чехов, и Брэдбери говорили об одном и том же, только по-разному. Ощущение гибельности мира присуще каждому художнику, и вряд ли одна эпоха дает для этого больше пищи, чем другая. Дело не в этом. Пастернак как-то заметил, что присутствие искусства на страницах «Преступления и наказания» потрясает гораздо больше, чем преступление Раскольникова. А если искусства не хватает, то и страшные танцы пожарных на металлических ходулях, на которых они похожи на динозавров, и эффектные сцены ядерного апокалипсиса, и даже выжившие Шекспир, Будда и апостолы в белых одеяниях кажутся всего лишь забавным развлечением, а предостережения авторов - чем-то вроде напоминаний «Мойте руки перед едой». Не может устареть страх человека перед концом света. Нельзя забыть время, когда за хранение запрещенных книг если и не сжигали, то сажали в тюрьму — эта память присутствует в спектакле Шапиро, который весь — из шестидесятых с их восхитительной верой в то, что искусство способно переделать мир и что противостоять унификации общества можно монологами лирического героя о дожде и ромашках. Увы, может устареть театральный язык, на котором мы говорили так долго. Это особенно остро ощущаешь в сценах с профессором Фабером. Хороший актер Сергей Дрейден, который является для Шапиро чем-то вроде талисмана (в его мхатовском «Вишневом саде» он играл Гаева), выезжает на сцену в инвалидной коляске, прижимает к груди книгу и начинает произносить прописные истины. Все, что он говорит, абсолютно правильно, но невозможно избавиться от чувства неловкости — когда-то так играли старых учителей в тюзовских спектаклях. У Адольфа Шапиро получился очень личный спектакль, выдающий и его раздражение по поводу непонятной новой реальности, и его растерянность, и вполне понятное желание схватиться за любимые стихи и строки Екклесиаста как за соломинку, чтобы не утонуть в мире пошлости и масскультуры. Этот пафос наверняка многие разделят, так что постановка найдет своего зрителя. И все-таки сегодняшний театр предполагает более тонкий и сложный разговор о современности, а попытки скрестить его с откровенной публицистикой редко бывают удачными.