Подписка на новости

Подписаться на новости театра

Поиск по сайту
Версия для слабовидящих
Заказ билетов:
+7 (495) 781 781 1
Пушкинская карта

МОСКОВСКИЙ ТЕАТР «Et Cetera»

Et Cetera

художественный руководитель александр калягин

главный режиссер Роберт Стуруа

Пресса

Душевная «Буря» Роберта Стуруа

Марина Давыдова
«Известия» , 01.10.2010
В театре Et Cetera в рамках фестиваля "Черешневый лес" сыграли долгожданную премьеру "Бури" в постановке Роберта Стуруа. Роль волшебника Просперо исполнил у грузинского мастера Александр Калягин, и это самый неожиданный Просперо, какого мне доводилось видеть на сцене.Бывают спектакли, рождающиеся легко, непринужденно. "Буря" в Et Cetera - это, как кажется, плод долгой и трудной работы, которую впору назвать работой души. Не смею утверждать, что постановка пьесы, считающейся поэтическим завещанием Шекспира, стала театральным завещанием самого Стуруа (он, надеемся, не собирается оставлять сцену и подобно шекспировскому герою выбрасывать свой волшебный жезл), но какие-то прощальные ноты в этом очень искреннем, очень личном, почти исповедальном высказывании режиссера все же звучат. Исповедь трудно оценивать в категориях удача - неудача. Однако театральный критик поневоле вынужден оперировать именно этими категориями. И мне, признаться, показалась поначалу не очень удачной мысль режиссера назначить на роль Просперо Александра Калягина. С одной стороны, зная грузинского маэстро, трудно предположить, чтобы он руководствовался пошлой логикой: главную роль надо отдать начальнику. С другой - ну какой, право, из худрука Et Cetera Просперо! Мудрого отшельника, живущего на пустынном острове, познавшего тщету земных страстей и давно вытравившего из души скверну, в самый раз играть артисту с просветленным лицом Джона Гилгуда. Но Калягин... Его облик - земной и полнокровный. В его голосовых модуляциях сами собой звучат ернические ноты. Его талант раскинулся в широком диапазоне - от острого гротеска до столь же острого драматизма. Но просветленности в нем не разглядишь ни при каком свете. В его устах примиряющие слова Просперо, казалось, неизбежно будут напоминать ироничный рефрен незабвенного кота Леопольда : "Ребята, давайте жить дружно!". Но в том-то и стоит принципиальный и неожиданный замысел режиссера, что Калягин играет не просветленного мудреца, который к началу пьесы уже прошел сквозь горнило очищения (так у Шекспира). Он играет нервного, желчного, то и дело срывающегося на крик человека, в ужасе сбежавшего из трижды проклятого мира. Этот Просперо - не добрый и справедливый маг, он, скорее, чернокнижник. Только не прежней алхимической, а нынешней компьютерной эпохи. Он не пытается с помощью чар привести к покаянию своих обидчиков. Он просто хочет еще раз заглянуть людям в глаза и убедиться, что был прав в своем презрении к ним: для того-то и устраивает кораблекрушение у берегов своих владений. Начало "Бури", где Просперо - Калягин мрачно застыл в своем кресле, исполнено такой концентрации, что только по уши деревянные люди могут не почувствовать неуместности аплодисментов, которые раздаются в российском театре всякий раз, как только на сцене показывается какой-нибудь н. а. РФ. (Вот уж воистину пора объяснять перед началом спектаклей, что аплодировать появлению на сцене знаменитого артиста такой же моветон, как не отключать мобильные телефоны.) С подлинным отчаянием этот Просперо будет наблюдать потом из кресла за мелкими интригами попавшей на остров королевской челяди и за поведением собственного брата, узурпировавшего когда-то его (Просперо) трон. Все они как были, так и остались низкими, подлыми людишками, мало отличающимися от человека-пресмыкающегося Калибана (отличная работа Владимира Скворцова). Оттого-то проказливый дух Ариэль (пластичная и голосистая Наталья Благих) вдруг предстает перед выброшенными на берег героями как ангел смерти с мечом в руках. Оттого-то даже знаменитый монолог - "Мы созданы из вещества того же, что наши сны, / И сном окружена вся наша маленькая жизнь" (квинтэссенция шекспировской просветленной мудрости) - Калягин произносит с тем же желчным раздражением, что и прочие слова и монологи. Как дальневосточный шаман, этот Просперо сначала вешает за шеи тряпичные куклы, имитирующие врагов, а в финале готов повесить уже и самих человекообразных Калибанов. И только тут его словно бы поражает удар молнии. Перерождение волшебника похоже у Стуруа на обращение апостола Павла. Оно происходит неожиданно и в одночасье. Оно есть не плод собственных духовных усилий, но дарованная свыше благодать. Грузинский режиссер явно ставит спектакль не о скверном мире, достойном наказания, а о себе самом, тщетно пытающемся научиться прощать и любить своих врагов и понимающем, как трудно человеку пройти путь очищения без помощи свыше. Это неожиданный и очень глубокий взгляд на пьесу Шекспира. Тем обиднее, что его сценическое воплощение далеко (или пока далеко) от совершенства. Впечатляющие спецэффекты, придуманные давним соратником Стуруа Георгием Алекси-Месхишвили (на белых стенах сценического павильона творятся такие дигитальные чудеса, какие магам и не снились), сами по себе превосходны, но как-то не очень вяжутся с мудрой и печальной интонацией спектакля. Полеты героев на лонже, каббалистические знаки, неоновые круги, которые рисуют на сцене большим мечом, и прочий сценический трах-тибедох имеют отношение не столько к Шекспиру, сколько к фэнтези про злых волшебников. Ставшая уже фирменным знаком Стуруа театральность а-ля "грустный клоун" - походка вприпрыжечку, шляпа-котелок, зонтик над головой - тут одновременно и хороша (все выброшенные на берег герои напоминают артистов погорелого театра, а Просперо соответственно их недоброго режиссера), и выглядит немного дежавю. У каждого великого режиссера - а Стуруа, без сомнения, режиссер великий - есть свои тиражированные приемы, смотреть на которые уже неловко. Но в случае с "Бурей" думать о приемах как-то не хочется. Исповедальная нота тут так сильна, что, в сущности, заглушает и хорошую музыку Гии Канчели, и не очень смешные репризы клоунов в котелках, и сценический гром. Эта нота задает спектаклю тон. И она у Стуруа звучит высоко и чисто.