"Чайная. Восточный аромат".

Не уставая открывать новые тексты и новые формы, «Et Cetera» пополнил репертуар незнакомым и манким названием, поставив диковинную для русской сцены вещицу, которая расширит кругозор и театральный опыт нашего зрителя.

Спектакль сделан на основе пьесы классика китайской литературы Лао Шэ и повествует о чайной как символе, метафоре и средоточии национальной жизни. Это единственное место действия, сквозь которое в течение шестидесяти лет проходит несколько эпох китайской истории, начиная с 1898 года, когда юный Ван Лифа (Артем Блинов), унаследовав чайную от отца, открывает ее для публики. Старый сказитель (Кирилл Лоскутов) ведет для нас повествование, сопровождая его метафорическими хокку, а чайная «Юйтай» живет своей заведенной от века жизнью, пропуская через себя время и судьбы. Вот ритуал открытия заведения, а вот и его завсегдатаи — господин Чан (Федор Урекин), господин Цинь (Евгений Шевченко) и господин Лю (Максим Ермичев), ведущий бизнес по продаже девушек, — вот красавица Кан Шуньцзы (молодая Кан Шуньцзы - Анастасия Белуга/ старая Кан Шуньцзы - Александра Белоглазова), которую по причине бедности продают богачу; конечно же, столкновение зла, воплощаемого Лю, и добродетели, олицетворенной Чаном. И уже прошло 19 лет, в течение которых Ван Лифа завел семью, а Кан Шуньцзы усыновила ребенка-сироту, и свершилась революция, а потом Японо-китайская война, и прошло еще 35 лет, во время которых мошенника Лю застрелили, полиция все грозит закрыть чайную, а трое добрых друзей — Ван Лифа, Чан и Цинь — превратились в старичков, потерявших всё: и состояние, и родных, и здоровье.

И вот они сидят перед нами, одинокие, нищие, жалкие, и просят друг друга похоронить их. Но кто умрет скорее — неясно, а денег на похороны все равно ни у кого нет…

Эта притча о трагическом ходе жизни, в котором маленький человек не может стать победителем, погружает нас в загадочную атмосферу китайского театра, в котором речь лаконична, как афоризм, а жест каллиграфичен, как чертеж. Сами же люди напоминают кукол старинного представления, движущихся безошибочно, изящно и точно.

Впрочем, восточная пластика оказалась до краев наполнена русской слезой — да и могло ли быть иначе на самой Москве.