Пресса
5:00
2024
2023
2022
2021
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
0:00
Чаепитие длиною в жизнь
Дмитрий Родионов
«Сцена», №2 (148), 2024 ,
01.04.2024
«Чайная». Драма по мотивам пьесы Лао Шэ. Автор сценической версии Ульяна Петрова. Режиссёр Ичэнь Лю. Сценография и костюмы Павел Ухлин. Композитор Константин Хазанович. Хореограф Елизавета Матвиевич. Художник по свету Андрей Абрамов. Художник по гриму Мария Максимова. Московский театр «Et Cetera». Эфросовский зал. Премьера 16 января 2024.
Произведения китайских авторов – редкое явление на российской сцене. Но, кажется, стали появляться признаки расширения российско-китайских театральных связей. 19 апреля 2023 года Псковский театр драмы им. А.С. Пушкина выпустил спектакль «Лягушки» по одноименному роману Мо Яня, вышедшему в 2009 году (режиссёр Никита Кобелев, художник Нана Абдрашитова, научные консультанты Алексей Родионов, Екатерина Морозова). Роман посвящён политике ограничения рождаемости, действовавшей в Китае вплоть до недавнего времени, о судьбах тех, кто хотел рожать, и тех, кто с ними боролся. В 2012 году Мо Яню была присуждена Нобелевской премии по литературе за «галлюцинаторный реализм». Мо Янь на вопрос: «Что теперь движет его творчеством?» -ответил: «Сегодня я точно могу позволить себе пельмени хоть трижды в день, и даже ночью, для этого мне достаточно просто достать их из холодильника и сварить. Поэтому мои первоначальные цели давно достигнуты. Что движет мной сегодня? Что побуждает писать? Этого не объяснить в двух словах». Что побудило Псковский театр обратиться к творчеству Мо Яня? Очевидный ответ - в актуальности проблематики «Лягушек» не только для китайского общества, но и для российского. 8 июля 2023 года режиссёр Ланьбо Цзяо, выпускница Российского государственного института сценических искусств, выпустила в Элисте на сцене Национального театра им. Б. Басангова премьеру спектакля «Русалка» А.С. Пушкина в рамках проекта «Сцена будущего». Молодой русский режиссёр ставит в Пскове произведение выдающегося китайского писателя, молодая китаянка ставит в Калмыкии незаконченную пьесу нашего национального гения. 16 января 2024 года выпускница ГИТИСа Ичэнь Лю предложила ещё одну грань сближения наших театральных культур, представив в Эфросовском зале Театра «Et Cetera» спектакль «Чайная» по знаменитой пьесе классика китайской литературы Лао Шэ.
Пьеса написана Лао Шэ в 1957 году, историческим фоном сюжета стали переломные события истории китайского общества в период с 1898 года до рубежа 1940-1950-х годов. 1 действие происходит в 1898 году. Лао Шэ делает ремарку: начало осени, разгром движения за реформы. «Сто дней реформ», или период радикальных реформ начался 11 июня 1898 года и окончился 21 сентября того же года, когда вдовствующая Императрица Цыси произвела дворцовый переворот и отменила реформы, реформисты были казнены и разгромлены их сторонники. В мае 1900 года начнётся народное восстание против экспансии великих держав (Англии, Германии, России, Соединённых Штатов, Франции, Японии) под лозунгом «Смерть иностранцам». Во 2-м действии пьесы события происходят спустя 10 лет. 14 ноября 1908 года умер Император Гуансюй, которого Императрица Цыси ранее отстранила от власти. Гуансюй был отравлен, на следующий день скончалась и сама Императрица. А в 1911 году окончательно завершилась эпоха маньчжурской династии Цин, когда во многих городах Китая произошли антиманьчжурские погромы со множеством человеческих жертв. В спектакле же между этими действиями проходит 19 лет. 3 действие. Прошло ещё 35 лет. Японо-Китайская война. Погромы. Взрывы. Нищета. Мародёры. После поражения Японии в 1945 году война между Гоминьданом и Коммунистической партией Китая возобновилась. Миллионы людей, не участвовавшие в боевых действиях, были убиты. Войска Гоминьдана, обескровленные в войне с Японией, потерпели поражение от войск КПК в 1949 году, после чего правительство Китайской Республики вместе с вооружёнными силами отступило на Тайвань, в результате чего де-факто образовалось два китайских государства.
В постановке Ичэнь Лю, как и в пьесе, до нас доходят лишь отзвуки этих катаклизмов. От зрителя не требуют точного знания исторической подоплёки событий. Да и знает ли русский зритель все события своей истории этого же периода, не говоря о событиях китайской истории? Для режиссёра важно другое - передать ощущение неотвратимости масштабных переломов жизни, трагизма «времени перемен» для обычного человека, эпический дух пьесы Лао Шэ. Три действия объединены в одно, сохранив в структуре трёхчастность, и спектакль идёт без антракта менее полутора часов. Ичэнь Лю вместе с автором сценической версии Ульяной Петровой резко сокращают количество действующих лиц. У Лао Шэ среди персонажей - завсегдатаи чайной, мелкие чиновники, помещики, сводники, крестьяне, бродяги, соглядатаи, полицейские, продавцы газет, дезертиры, рассказчики, музыканты, торговцы, преподаватели, беженцы, солдаты, а также член парламента, сборщик платы за электричество, начальник управления штаба жандармерии и так далее. Оставлены лишь несколько главных действующих лиц. Среди них: Ван Лифа (Ван) – двадцатилетний хозяин чайной «Юйтай», унаследовавший дело после смерти отца, его ровесник Цинь Чжунъи (Цинь) – владелец дома, в котором находится чайная, впоследствии заводовладелец; завсегдатай чайной Чан Сые (Чан) – маньчжур, дворянин, поборник демократических перемен, тридцати лет, Лю Mацзы (Лю) – также около тридцати лет, сводник, продавец юных девушек; Кан Шуньцзы (молодая – Анастасия Белуга, старая – Александра Белоглазова) – в первом эпизоде Лю покупает её пятнадцатилетней у отца и продаёт богатому чиновнику императорского дворца; два полицейских; и ещё один персонаж, которого нет в пьесе, - Рассказчик, представляющий историю чайной «Юйтай», это сам Лао Шэ, его авторские ремарки стали звучащей частью постановки. Рассказчик (Кирилл Лоскутов), точнее его назвать Сказителем, ведь сказителям – особому артистическому сословию Лао Шэ посвятил один из своих романов и даже сочинял истории для них, - вводит зрителей в мир чайной, а затем выступает комментатором по ходу спектакля.
Первые слова Рассказчика также не из пьесы, авторы добавили притчу из народной песенки: «Ласточка, одетая в цветной костюм, прилетает сюда каждой весной. Спрашиваю её, зачем прилетаешь? Ласточка отвечает, что самая красивая весна только здесь». Поэтическая образность и потаённая грусть становятся ещё одним лейтмотивом спектакля. Кирилл Лоскутов ведёт свой рассказ мягко и даже несколько отстранённо, органично вводя зрителей в мелодику повествования, начиная с воспоминаний об историях, которые обычно рассказывались в чайной: об огромном пауке диковинного облика, убитом молнией, о лисе, превратившейся в красивую девушку и вышедшей замуж за человека, а также о новых амплуа артистов Пекинской оперы, разных способах приготовления опиума, и замечает: «Не бойтесь… Это просто сказка. Ведь надо было интересные сказки придумывать, чтобы пережить такие страшные времена. В Пекине воюют и француз, и англичанин. А ещё расстреляли вчера революционеров, столько поубивали людей, столько людей обеднело».
Чайная «Юйтай» - кажется, единственный уголок в Пекине, где можно укрыться от внешнего мира, хотя бы на те минуты, когда пьёшь чашку чая. Это иллюзия, в которую хотят верить персонажи пьесы, оказывается не менее разрушительной, нежели сам внешний мир. Тяжёлое, мрачное дыхание реальности в спектакле ощутимо физически: полумрак, бедная, скупая обстановка, ширмы из молочного стекла, через которые улица и её обитатели проникают внутрь чайной – это образ временного шатра, могущего в любой момент быть унесённым даже не самым сильным ветром. Но в этом пространстве судьбы простых, незаметных людей, не революционеров и не анархистов, оказавшихся под жерновами истории, обретают в спектакле общечеловеческое звучание.
Ван в исполнении Артёма Блинова – несомненное открытие спектакля, выразительная и яркая роль, убеждающий своей цельностью образ. Артистом найдена обаятельная семеняще-шаркающая походка, ритмически меняющаяся с возрастом Вана, лёгкий наклон головы в разговорах с собеседниками – вежливый, но полный внутреннего самоуважения, тихая и одновременно твёрдая манера речи, хозяйское добродушие, при этом Ван Артема Блинова совсем не наивен и простодушен, глубоко чувствует и переживает происходящее вокруг, следит за настроением и атмосферой в чайной, успевает напомнить неосторожным в разговорах посетителям: «Нельзя говорить о государственных делах!». А в финале уже сильно постаревший Ван откроется во всей глубине внутреннего мира сильной личности.
Чан Фёдора Урекина появляется в чайной с канарейками в клетке, маньчжур, до недавнего времени входивший в привилегированный слой общества, дворянских кровей, образован, критически настроен к социально-политическим изменениям, но эмоционально не сдержан, порывист и горяч. Называет Лю дрянью за его промысел, основанный на крайней нужде крестьянских семей, вынужденных продавать своих детей. Возмущается, что пока общество будет закрывать глаза на торговлю людьми, то Китаю придёт погибель. За эту фразу, сказанную почти про себя, но моментально донесённую куда надо, тут же в чайной будет арестован и посажен в тюрьму, из которой он вернётся только спустя 19 лет, когда мы опять увидим его в чайной во втором эпизоде спектакля.
Господин Лю (Максим Ермичев) – прожжённый циник, о себе говорит: «Какой есть, такой есть. Зато, - есть что поесть», переживает, что «бизнес» стало вести трудно: «Раньше я был вхож в дома почтеннейших господ маньчжур. А сейчас… всё министры да замминистры, командиры да разные начальники, им наложниц подавай изысканных: то актрисочку, чтобы и петь умела и танцевать, а то театральную знаменитость». В спектакле у Лю есть целый монолог – декларация его жизненных принципов. Максим Ермичев произносит его монотонным, почти механическим, речитативом, неподвижно устремив взгляд в пустоту поверх зрительного зала, страшным в оправдании и своего желания жить, и сострадательного «бизнеса»: «Я никогда никого не давил, не убивал, не крал и не грабил…Выжить же надо? … Но я хотя бы что-то делаю; чтоб эти девушки выжили, чтоб им было что поесть… гигантская мясорубка истории перемалывает кости людям. И её уже никто не остановит… Я делаю всё, что могу, что в моих силах… Что вы можете сделать? Вы можете только стоять с открытым ртом и ахать».
У господина Циня (Евгений Шевченко) другая цель: продать всё, что у него есть, и построить завод: «Вот тогда и беднякам можно будет помочь, и иностранным товарам преградить дорогу, и государство спасти». Однако «государственный» идеализм Циня не мешает ему стращать Вана повышением арендной платы. Впереди у Циня – крах дела жизни, сметённого завихрениями политических идеологий.
В чайной «Юйтай» люди разных сословий и убеждений невольно становятся летописцами своей страны, а сама чайная – убежищем и местом надежды на лучшую жизнь, где привычно поют канарейки или стрекочут сверчки, которых в богатых домах держали в золотых клетках. Образ клетки в спектакле становится одной из метафор контрапункта мечты и реальности. Золотые клетки висят словно светильники над головами посетителей, но в них не канарейки и сверчки, а маленькие чайные фарфоровые чашки (художник Павел Ухлин): мир уюта и житейской радости. Метафоричность сценографического решения соединяется в спектакле с тонко выверенной музыкальной партитурой (композитор Константин Хазанович), где ритмические звоны металлических треугольников направляют и пластику героев, и действие в целом. Ичэнь Лю открывает для зрителей пространство хрупкости человеческого бытия и одновременно наполняет его притягательной поэтической атмосферой. Традиционный китайский театр через особую выразительность пластических приёмов (хореограф Елизавета Матвиевич) и масочного грима (художник по гриму Мария Максимова) режиссёр органично соединяет с психологизмом реалистического театра, открывая новые возможности сценической правды и образности.
К финалу спектакль выходит на трагическую коду. Полицейские (Кирилл Щербина, Грант Каграманян) объявляют Вану, что это его последний вечер в чайной, завтра, если он не выдаст Шуньцзы, разыскиваемую за то, что её приемный сын стал революционером, то чайную у него заберут. Несправедливость так очевидна, что один из полицейских, не выдерживая, говорит: «Простите».
Ван, Чан и Цинь подводят итоги своей жизни и обсуждают, кто кого будет хоронить, вспоминают невзгоды, через которые им пришлось пройти, и отчаянные слова Вана звучат приговором этой жизни: «Люди у власти отстроили себе гигантские дворцы, живут в своё удовольствие и при этом чинят беспредел! А мне даже на кукурузную лепёшку не хватает!.. Я всю свою жизнь честно работал, никому не желал зла, не нарушал законов, предписанных небом. Почему они не дают мне жить? Почему один всю жизнь собирает счастье по крупицам, а другой может эти крупицы растоптать каблуком».
После рассказа каждого из них старики смеются, смеются молодым, весёлым, задорным смехом так искренне и жизнерадостно, что эмоциональное сопереживание катарсисом охватывает зрительный зал. Старики уходят, уходят в вечность. На сцене остаются Рассказчик и Шуньцзы, стоящие под сухим стволом большого дерева, и опять звучит притча про ласточку:
«Ласточка, одетая в цветной костюм, прилетает сюда каждой весной.
Спрашиваю её, зачем прилетаешь?
Ласточка отвечает, что самая красивая весна только здесь».
P.S.
Китайские и российские литературоведы сходятся во мнении, что на драматургию Лао Шэ оказало сильное влияние творчество А.П. Чехова, которое наиболее ярко проявилось в пьесе «Чайная». Так «чаепитие в пьесах Чехова и в «Чайной» рассматривается как значимое событие, скрывающее в себе напряжение и ожидание, которое постоянно преследует всех действующих лиц, и, как и у Чехова, ритуал чаепития в пьесе «Чайная» последовательно подвергается дискредитации и разрушению, когда параллельно развиваются две взаимоисключающие тенденции в осмыслении статуса чайной и ритуала чаепития: с одной стороны, это стремление удержать весь комплекс устойчивых коннотаций ритуала чаепития как гаранта устойчивости, незыблемости и безопасности бытия, сохраняющего в себе и являющего миру старые ценности и традиции, с другой – это безжалостное разрушение устойчивого ритуала, доходящее зачастую до абсурда и приводящее в трагическому финалу». Чеховский у Лао Шэ и финал, который смягчен в постановке Ичэнь Лю:
«Динбао. Очень жаль хозяина этой чайной. Нельзя ли выдать ему форменную одежду, и пусть он будет швейцаром, будет приветствовать посетителей, встречать и провожать машины. Его все хорошо знают. Он прожил здесь всю жизнь и будет как бы маркой для чайной.
Шэнь. Хорошо! Действуй!
Сяо Лю. Есть! (Спешит во дворик.) Хозяин Ван! Друг моего отца! Дед! (Уходит. Через минуту снова вбегает.) Начальник, он повесился! Повесился!
Шэнь. Хорошо! Хорошо!».
Лао Шэ в «Чайной» рассказал и о судьбе своей семьи, и о себе. Отца расстреляли за участие в боксерском восстании в 1899 году, многие основные события, лежащие в основе пьесы, прошли перед его глазами. В 1966 году в годы так называемой «Культурной революции» в Китае Лао Шэ был убит. Спустя чуть более двадцати лет, в 1988 году в Пекине открылся Чайный дом «Лао Шэ», являющийся сегодня одной из главных достопримечательностей столицы Китайской народной республики.
Произведения китайских авторов – редкое явление на российской сцене. Но, кажется, стали появляться признаки расширения российско-китайских театральных связей. 19 апреля 2023 года Псковский театр драмы им. А.С. Пушкина выпустил спектакль «Лягушки» по одноименному роману Мо Яня, вышедшему в 2009 году (режиссёр Никита Кобелев, художник Нана Абдрашитова, научные консультанты Алексей Родионов, Екатерина Морозова). Роман посвящён политике ограничения рождаемости, действовавшей в Китае вплоть до недавнего времени, о судьбах тех, кто хотел рожать, и тех, кто с ними боролся. В 2012 году Мо Яню была присуждена Нобелевской премии по литературе за «галлюцинаторный реализм». Мо Янь на вопрос: «Что теперь движет его творчеством?» -ответил: «Сегодня я точно могу позволить себе пельмени хоть трижды в день, и даже ночью, для этого мне достаточно просто достать их из холодильника и сварить. Поэтому мои первоначальные цели давно достигнуты. Что движет мной сегодня? Что побуждает писать? Этого не объяснить в двух словах». Что побудило Псковский театр обратиться к творчеству Мо Яня? Очевидный ответ - в актуальности проблематики «Лягушек» не только для китайского общества, но и для российского. 8 июля 2023 года режиссёр Ланьбо Цзяо, выпускница Российского государственного института сценических искусств, выпустила в Элисте на сцене Национального театра им. Б. Басангова премьеру спектакля «Русалка» А.С. Пушкина в рамках проекта «Сцена будущего». Молодой русский режиссёр ставит в Пскове произведение выдающегося китайского писателя, молодая китаянка ставит в Калмыкии незаконченную пьесу нашего национального гения. 16 января 2024 года выпускница ГИТИСа Ичэнь Лю предложила ещё одну грань сближения наших театральных культур, представив в Эфросовском зале Театра «Et Cetera» спектакль «Чайная» по знаменитой пьесе классика китайской литературы Лао Шэ.
Пьеса написана Лао Шэ в 1957 году, историческим фоном сюжета стали переломные события истории китайского общества в период с 1898 года до рубежа 1940-1950-х годов. 1 действие происходит в 1898 году. Лао Шэ делает ремарку: начало осени, разгром движения за реформы. «Сто дней реформ», или период радикальных реформ начался 11 июня 1898 года и окончился 21 сентября того же года, когда вдовствующая Императрица Цыси произвела дворцовый переворот и отменила реформы, реформисты были казнены и разгромлены их сторонники. В мае 1900 года начнётся народное восстание против экспансии великих держав (Англии, Германии, России, Соединённых Штатов, Франции, Японии) под лозунгом «Смерть иностранцам». Во 2-м действии пьесы события происходят спустя 10 лет. 14 ноября 1908 года умер Император Гуансюй, которого Императрица Цыси ранее отстранила от власти. Гуансюй был отравлен, на следующий день скончалась и сама Императрица. А в 1911 году окончательно завершилась эпоха маньчжурской династии Цин, когда во многих городах Китая произошли антиманьчжурские погромы со множеством человеческих жертв. В спектакле же между этими действиями проходит 19 лет. 3 действие. Прошло ещё 35 лет. Японо-Китайская война. Погромы. Взрывы. Нищета. Мародёры. После поражения Японии в 1945 году война между Гоминьданом и Коммунистической партией Китая возобновилась. Миллионы людей, не участвовавшие в боевых действиях, были убиты. Войска Гоминьдана, обескровленные в войне с Японией, потерпели поражение от войск КПК в 1949 году, после чего правительство Китайской Республики вместе с вооружёнными силами отступило на Тайвань, в результате чего де-факто образовалось два китайских государства.
В постановке Ичэнь Лю, как и в пьесе, до нас доходят лишь отзвуки этих катаклизмов. От зрителя не требуют точного знания исторической подоплёки событий. Да и знает ли русский зритель все события своей истории этого же периода, не говоря о событиях китайской истории? Для режиссёра важно другое - передать ощущение неотвратимости масштабных переломов жизни, трагизма «времени перемен» для обычного человека, эпический дух пьесы Лао Шэ. Три действия объединены в одно, сохранив в структуре трёхчастность, и спектакль идёт без антракта менее полутора часов. Ичэнь Лю вместе с автором сценической версии Ульяной Петровой резко сокращают количество действующих лиц. У Лао Шэ среди персонажей - завсегдатаи чайной, мелкие чиновники, помещики, сводники, крестьяне, бродяги, соглядатаи, полицейские, продавцы газет, дезертиры, рассказчики, музыканты, торговцы, преподаватели, беженцы, солдаты, а также член парламента, сборщик платы за электричество, начальник управления штаба жандармерии и так далее. Оставлены лишь несколько главных действующих лиц. Среди них: Ван Лифа (Ван) – двадцатилетний хозяин чайной «Юйтай», унаследовавший дело после смерти отца, его ровесник Цинь Чжунъи (Цинь) – владелец дома, в котором находится чайная, впоследствии заводовладелец; завсегдатай чайной Чан Сые (Чан) – маньчжур, дворянин, поборник демократических перемен, тридцати лет, Лю Mацзы (Лю) – также около тридцати лет, сводник, продавец юных девушек; Кан Шуньцзы (молодая – Анастасия Белуга, старая – Александра Белоглазова) – в первом эпизоде Лю покупает её пятнадцатилетней у отца и продаёт богатому чиновнику императорского дворца; два полицейских; и ещё один персонаж, которого нет в пьесе, - Рассказчик, представляющий историю чайной «Юйтай», это сам Лао Шэ, его авторские ремарки стали звучащей частью постановки. Рассказчик (Кирилл Лоскутов), точнее его назвать Сказителем, ведь сказителям – особому артистическому сословию Лао Шэ посвятил один из своих романов и даже сочинял истории для них, - вводит зрителей в мир чайной, а затем выступает комментатором по ходу спектакля.
Первые слова Рассказчика также не из пьесы, авторы добавили притчу из народной песенки: «Ласточка, одетая в цветной костюм, прилетает сюда каждой весной. Спрашиваю её, зачем прилетаешь? Ласточка отвечает, что самая красивая весна только здесь». Поэтическая образность и потаённая грусть становятся ещё одним лейтмотивом спектакля. Кирилл Лоскутов ведёт свой рассказ мягко и даже несколько отстранённо, органично вводя зрителей в мелодику повествования, начиная с воспоминаний об историях, которые обычно рассказывались в чайной: об огромном пауке диковинного облика, убитом молнией, о лисе, превратившейся в красивую девушку и вышедшей замуж за человека, а также о новых амплуа артистов Пекинской оперы, разных способах приготовления опиума, и замечает: «Не бойтесь… Это просто сказка. Ведь надо было интересные сказки придумывать, чтобы пережить такие страшные времена. В Пекине воюют и француз, и англичанин. А ещё расстреляли вчера революционеров, столько поубивали людей, столько людей обеднело».
Чайная «Юйтай» - кажется, единственный уголок в Пекине, где можно укрыться от внешнего мира, хотя бы на те минуты, когда пьёшь чашку чая. Это иллюзия, в которую хотят верить персонажи пьесы, оказывается не менее разрушительной, нежели сам внешний мир. Тяжёлое, мрачное дыхание реальности в спектакле ощутимо физически: полумрак, бедная, скупая обстановка, ширмы из молочного стекла, через которые улица и её обитатели проникают внутрь чайной – это образ временного шатра, могущего в любой момент быть унесённым даже не самым сильным ветром. Но в этом пространстве судьбы простых, незаметных людей, не революционеров и не анархистов, оказавшихся под жерновами истории, обретают в спектакле общечеловеческое звучание.
Ван в исполнении Артёма Блинова – несомненное открытие спектакля, выразительная и яркая роль, убеждающий своей цельностью образ. Артистом найдена обаятельная семеняще-шаркающая походка, ритмически меняющаяся с возрастом Вана, лёгкий наклон головы в разговорах с собеседниками – вежливый, но полный внутреннего самоуважения, тихая и одновременно твёрдая манера речи, хозяйское добродушие, при этом Ван Артема Блинова совсем не наивен и простодушен, глубоко чувствует и переживает происходящее вокруг, следит за настроением и атмосферой в чайной, успевает напомнить неосторожным в разговорах посетителям: «Нельзя говорить о государственных делах!». А в финале уже сильно постаревший Ван откроется во всей глубине внутреннего мира сильной личности.
Чан Фёдора Урекина появляется в чайной с канарейками в клетке, маньчжур, до недавнего времени входивший в привилегированный слой общества, дворянских кровей, образован, критически настроен к социально-политическим изменениям, но эмоционально не сдержан, порывист и горяч. Называет Лю дрянью за его промысел, основанный на крайней нужде крестьянских семей, вынужденных продавать своих детей. Возмущается, что пока общество будет закрывать глаза на торговлю людьми, то Китаю придёт погибель. За эту фразу, сказанную почти про себя, но моментально донесённую куда надо, тут же в чайной будет арестован и посажен в тюрьму, из которой он вернётся только спустя 19 лет, когда мы опять увидим его в чайной во втором эпизоде спектакля.
Господин Лю (Максим Ермичев) – прожжённый циник, о себе говорит: «Какой есть, такой есть. Зато, - есть что поесть», переживает, что «бизнес» стало вести трудно: «Раньше я был вхож в дома почтеннейших господ маньчжур. А сейчас… всё министры да замминистры, командиры да разные начальники, им наложниц подавай изысканных: то актрисочку, чтобы и петь умела и танцевать, а то театральную знаменитость». В спектакле у Лю есть целый монолог – декларация его жизненных принципов. Максим Ермичев произносит его монотонным, почти механическим, речитативом, неподвижно устремив взгляд в пустоту поверх зрительного зала, страшным в оправдании и своего желания жить, и сострадательного «бизнеса»: «Я никогда никого не давил, не убивал, не крал и не грабил…Выжить же надо? … Но я хотя бы что-то делаю; чтоб эти девушки выжили, чтоб им было что поесть… гигантская мясорубка истории перемалывает кости людям. И её уже никто не остановит… Я делаю всё, что могу, что в моих силах… Что вы можете сделать? Вы можете только стоять с открытым ртом и ахать».
У господина Циня (Евгений Шевченко) другая цель: продать всё, что у него есть, и построить завод: «Вот тогда и беднякам можно будет помочь, и иностранным товарам преградить дорогу, и государство спасти». Однако «государственный» идеализм Циня не мешает ему стращать Вана повышением арендной платы. Впереди у Циня – крах дела жизни, сметённого завихрениями политических идеологий.
В чайной «Юйтай» люди разных сословий и убеждений невольно становятся летописцами своей страны, а сама чайная – убежищем и местом надежды на лучшую жизнь, где привычно поют канарейки или стрекочут сверчки, которых в богатых домах держали в золотых клетках. Образ клетки в спектакле становится одной из метафор контрапункта мечты и реальности. Золотые клетки висят словно светильники над головами посетителей, но в них не канарейки и сверчки, а маленькие чайные фарфоровые чашки (художник Павел Ухлин): мир уюта и житейской радости. Метафоричность сценографического решения соединяется в спектакле с тонко выверенной музыкальной партитурой (композитор Константин Хазанович), где ритмические звоны металлических треугольников направляют и пластику героев, и действие в целом. Ичэнь Лю открывает для зрителей пространство хрупкости человеческого бытия и одновременно наполняет его притягательной поэтической атмосферой. Традиционный китайский театр через особую выразительность пластических приёмов (хореограф Елизавета Матвиевич) и масочного грима (художник по гриму Мария Максимова) режиссёр органично соединяет с психологизмом реалистического театра, открывая новые возможности сценической правды и образности.
К финалу спектакль выходит на трагическую коду. Полицейские (Кирилл Щербина, Грант Каграманян) объявляют Вану, что это его последний вечер в чайной, завтра, если он не выдаст Шуньцзы, разыскиваемую за то, что её приемный сын стал революционером, то чайную у него заберут. Несправедливость так очевидна, что один из полицейских, не выдерживая, говорит: «Простите».
Ван, Чан и Цинь подводят итоги своей жизни и обсуждают, кто кого будет хоронить, вспоминают невзгоды, через которые им пришлось пройти, и отчаянные слова Вана звучат приговором этой жизни: «Люди у власти отстроили себе гигантские дворцы, живут в своё удовольствие и при этом чинят беспредел! А мне даже на кукурузную лепёшку не хватает!.. Я всю свою жизнь честно работал, никому не желал зла, не нарушал законов, предписанных небом. Почему они не дают мне жить? Почему один всю жизнь собирает счастье по крупицам, а другой может эти крупицы растоптать каблуком».
После рассказа каждого из них старики смеются, смеются молодым, весёлым, задорным смехом так искренне и жизнерадостно, что эмоциональное сопереживание катарсисом охватывает зрительный зал. Старики уходят, уходят в вечность. На сцене остаются Рассказчик и Шуньцзы, стоящие под сухим стволом большого дерева, и опять звучит притча про ласточку:
«Ласточка, одетая в цветной костюм, прилетает сюда каждой весной.
Спрашиваю её, зачем прилетаешь?
Ласточка отвечает, что самая красивая весна только здесь».
P.S.
Китайские и российские литературоведы сходятся во мнении, что на драматургию Лао Шэ оказало сильное влияние творчество А.П. Чехова, которое наиболее ярко проявилось в пьесе «Чайная». Так «чаепитие в пьесах Чехова и в «Чайной» рассматривается как значимое событие, скрывающее в себе напряжение и ожидание, которое постоянно преследует всех действующих лиц, и, как и у Чехова, ритуал чаепития в пьесе «Чайная» последовательно подвергается дискредитации и разрушению, когда параллельно развиваются две взаимоисключающие тенденции в осмыслении статуса чайной и ритуала чаепития: с одной стороны, это стремление удержать весь комплекс устойчивых коннотаций ритуала чаепития как гаранта устойчивости, незыблемости и безопасности бытия, сохраняющего в себе и являющего миру старые ценности и традиции, с другой – это безжалостное разрушение устойчивого ритуала, доходящее зачастую до абсурда и приводящее в трагическому финалу». Чеховский у Лао Шэ и финал, который смягчен в постановке Ичэнь Лю:
«Динбао. Очень жаль хозяина этой чайной. Нельзя ли выдать ему форменную одежду, и пусть он будет швейцаром, будет приветствовать посетителей, встречать и провожать машины. Его все хорошо знают. Он прожил здесь всю жизнь и будет как бы маркой для чайной.
Шэнь. Хорошо! Действуй!
Сяо Лю. Есть! (Спешит во дворик.) Хозяин Ван! Друг моего отца! Дед! (Уходит. Через минуту снова вбегает.) Начальник, он повесился! Повесился!
Шэнь. Хорошо! Хорошо!».
Лао Шэ в «Чайной» рассказал и о судьбе своей семьи, и о себе. Отца расстреляли за участие в боксерском восстании в 1899 году, многие основные события, лежащие в основе пьесы, прошли перед его глазами. В 1966 году в годы так называемой «Культурной революции» в Китае Лао Шэ был убит. Спустя чуть более двадцати лет, в 1988 году в Пекине открылся Чайный дом «Лао Шэ», являющийся сегодня одной из главных достопримечательностей столицы Китайской народной республики.