Подписка на новости
Поиск по сайту
Версия для слабовидящих
Заказ билетов:
+7 (495) 781 781 1
Пушкинская карта

МОСКОВСКИЙ ТЕАТР «Et Cetera»

Et Cetera

художественный руководитель александр калягин

главный режиссер Роберт Стуруа

27.12.2007 Это не фантастика, сынок Глеб Ситковский , "Газета" 19.09.2007 Москва обманет, коза спасет Ольга Егошина , "Новые известия" 14.09.2007 Et cetera представит пьесу «Компаньоны» в постановке Александра Галина "РИА Новости" 14.09.2007 Как по Волге-матушке "Вечерняя Москва" 06.09.2007 «МК» объявляет победителей театральной премии Марина Райкина , "Московский комсомолец" 01.04.2007 Подавлять и возбуждать Мария Сперанская , "Театральная касса" 20.02.2007 Ливаново действо Вера Копылова , "Московский комсомолец" 16.02.2007 «Et Сetera» приглашает на премьеру РТР 16.02.2007 Для канадского режиссера русские актеры — это тигры "Агентство Национальных Новостей" 01.02.2007 Калягин сыграл Калягина Алена Карась , "Российская газета" 24.01.2007 Премьера спектакля «Барабаны в ночи» в театре «Еt Сetera» Анна Нечаева , Радио "Культура" 19.01.2007 Барабаны в ночи Алла Шендерова , "Ваш досуг" 15.01.2007 Театр без выхода Екатерина Васенина , "Новая газета"
Пресса

Театр без выхода

Екатерина Васенина
"Новая газета" , 15.01.2007
Чем меньше в доступе и обиходе маргинального искусства, тем более маргинальным становится общество. Вопрос в том, что считать маргинальным — искусство для инженеров и учителей, которые, судя по положенной им зарплате, маргинальны, или искусство не для всех, то есть понятное «самым умным» — разного рода искусствоведам (мнение об их повальном уме, конечно, глубоко ошибочно).По-моему, в московской театральной афише случилась локальная революция, и теперь всякое попавшее в нее искусство по-своему маргинально и потому адресно — в лучшем, разумеется, смысле. Монореальности нет и здесь — у пестрого полотна афиши каждый, помучившись, способен решить проблему досуга.После двух заметных премьер сезона — «Июля» Виктора Рыжакова по тексту Ивана Вырыпаева (театр «Практика») и «Подавлять и возбуждать» Александра Калягина по пьесе Максима Курочкина (театр Et cetera) — кроме рецензии, выросла просьба к драматургам и режиссерам последить за экологией мышления, за выбросом мыслей из головы. Журналистам тоже надо стараться, но это взаимно.Бог внутриТекст в рамке железнодорожной симфонии — всегда переломный текст переломных времен. Толстой, Платонов, Саша Соколов, Веничка Ерофеев. Из текстов новых рубежей отечественной словесности в таковые попал «Июль» Вырыпаева — наследник ерофеевской стилистики чувствительного похмелья. Грязный, рвотный, плотоядный, сумасшедший, как модный таблоид. Нежно-сопящий, теплый, как спящий ребенок, родившийся из любви.…В лязге механических стрелок, под уханье паровозных гудков выходит в луч света одетая в строгое черное Полина Агуреева. Автор текста и муж актрисы Иван Вырыпаев представляет из-за кулис с интонациями конферансье: «Исполняет лауреат Госпремии, актриса Мастерской Петра Фоменко Полина Агуреева». Звучит как индульгенция. Из текста ясно, что, пожалуй, и правда индульгенция. Ошеломительный по нынешним временам аскетизм сцены, чтобы ничто не мешало тексту плотно занять пространство. Микрофон (стильный), текст (как окрик будильника) и голос (красивый). Больше ничего нет в черном зале, где со сцены вьется струйка сигаретного дыма в узком луче и надвигается душной стеной история маньяка, который ест на обед не абы кого, а священника и медсестру. Он пожирает воплощенное сострадание. Сострадание сожрано. Твердый, нежный голос чтицы полощется в уютной чашке. «Вся эта беспощадная поебень», — выговаривает лауреат в вечернем платье.Текст «Июля» — дешифрованные кровоподтеки на смирительной рубашке сумасшедшего, свиток умственной эпидемии, бархатно разворачивающийся на контрасте нежного голоса и звучащего в нем безумия. Этот контраст еще глубже вкручивает в мозг вспыхивающие по тексту картинки — абитуриентом смоленской «дурки» зарезан сосед, не вылезая из бомжацких коробок, съедена тощая шавка… А всему виной — уже который день звенящее в мозгу алчущего коровье ботало. Агуреева, то выплывая на мелководье с ошметками мата в зубах, то захлебываясь в долгих периодах многоэтажного бреда, проходит через это ботало, как солдат через строй шпицрутенов.А пройти надо до конца. Санитарка, зашедшая в вонючий бокс шесть лет лежащего в наморднике больного, уже легла на стол, как еда, хотя внутренний голос и умолял ее идти домой. Но услышав: «Входи, Жанна, и бери столько любви, сколько можешь унести» — она остается. А Бог в углу палаты только и делал, что издевался, до тех пор пока пол, стены и потолок не расправили крылья и не улетели. Чтобы что-то получить, возобладать, надо это съесть. Петр съел медсестру — и зажила внутри жалость. Съел Бога — и сам стал Богом. Бог теперь внутри. Простая и совершенная формула слияний и поглощений. «Это не новость!» — войдя в раж, Агуреева так похожа на мужа своего, Вырыпаева. Остановившись, опомнившись, блуждает по залу глазами странными и лукавыми. Приходит в себя. И то сказать, текст такой силы — мемовирус разрушительной силы. Разрешенный к исполнению только женщине (по слову автора). Но написанный мужчиной, спрятавшимся за женский голос… Как неоднократно было сказано, в июле меда нет. Мед бывает в августе. А в июле меда нет. И механические стрелки рельсов под молотом стрелочницы, чувствуя запах меда, переключают рельсы на другой путь в поисках меда.Потому что после «Июля» наш театр стал немного другим. Заржавевшие стрелки дрогнули, скрипнули, и поезд проехал немного вперед.Автор «Июля» смотрит оптимистичнее. «Все стало другим и пошло дальше. А мы пошли за ним».Спектакль не рекомендуется живущим по принципу «где наслаждение — там я». «Июль» — текст самодовольный и талантливый, поймавший своими просторными периодами сырой и пьяный воздух подкожной провинции. И авторское наносное самодовольство под это дело списывается.Стершаяся ватерлинияНичего более тоталитарно-эротического, чем название, в спектакле «Подавлять и возбуждать» нет. Он, в сущности, о потребности человека во лжи и потребности в правде, попытка исповеди председателя СТД и руководителя театра Et cetera, о котором Калягин сам говорил в интервью, что если спектакль не понравится, так хоть на здание посмотрите. На здание смотрим — диву даемся, как дивимся и выбору москвичей (на здании табличка, мол, построено на средства жителей Москвы), исповедь со сцены тоже вызывает вопросы об уместности жанра. Правда в спектакле «взрывается», ложь рождается красиво. Мы ползаем по залу, собирая осколки правды, — в исповеди она и интересна, пока красиво сервированная ложь, ненужная, остывает на сцене.Максим Курочкин. (Фото Михаила Гутермана) В соавторы исповеди Калягин пригласил одного из самых талантливых драматургов Максима Курочкина. Но, судя по «Кухне», заказанной Курочкину Олегом Меньшиковым лет семь назад, заказная работа для театра у него получается не очень. Полотно текста вроде вывязывается по мерке клиента, а печальные глаза курочкинских парадоксов так и выглядывают между петлями, рвут нитку.Название спектакля Калягин нашел в методах психиатрии старой школы, решив, что это еще и формула, «по которой актер живет, играет, строит отношения с партнерами на сцене и в жизни». Ровно это и показано: приглаженные для сцены метания стареющего Хорошего актера, теперь снимающегося в рекламе. Фрагменты курочкинских текстов мерцают иронией: «Красильников теперь Ветхий Завет переписывает. Пойми, он работает для реального театра!», а некоторые непонятно как туда попали. «Он трахает детей, этот трусливый половой суслик!» — худрук театра, режиссер спектакля и исполнитель главной роли кричит про того же Красильникова, который на сцене даже не появится.Курочкинская тема клонов (на сцене встречаются Света-два, жена Хорошего актера, и Света-один, в прошлом одаренная девушка) легко читалась в «Сюжетчице Миле и ее резервной неактивированной копии» в «Театре.док». Тут она тонет в откровенно плохой игре актрис. Когда-то Наталья Благих была бесподобна в спектаклях Вениамина Скальника, фоменковского выпускника. Спустя годы в труппе Et cetera она выглядит как красивая вздорная баба с резким капризным голосом, играющая саму себя. Ну а Хороший актер, снимающийся в рекламе, — ясно кто. В Et cetera только один хороший актер, это правда. Нет, вру — иногда радует Владимир Скворцов.В спектакле интересно то, ради чего он затеян: душевный стриптиз, вернее, игра в него. Хороший актер оказывается на приеме у психоаналитика. — Живете эмоциональной жизнью? — Я? — Ну как знаете. А пытались что-то делать? — Процесс идет. Пил, женился. — Жена молодая? — Как у всех. Не уходите, мне плохо. Вы заметили, что происходит с театрами? — Вас это волнует? Театр — это важно для вас? — Да не то чтобы… Так странно — я все еще в профессии или все уже? Где ватерлиния, и понятно, что пора на дачу кабачки сажать? А когда привык, то вообще ничего не понятно. Ты врач, ты Гиппократу клялся. А я - никому. Чайке дохлой, «Славянскому базару»? Что же делать? Подавлять и возбуждать…Я понимаю, зачем игра в душевный стриптиз нужна Калягину. Публичное интервью в художественной форме, защищенная «четвертой стеной» реакция на глупые интернет-сплетни, положенные по возрасту и должности рефлексии. Ответил всем и сразу со сцены: да, привык жить, как живу, и где ватерлиния, уже не понимаю. Никаких клятв никому не давал, поступаю по обстоятельствам. Чем занят — написал в названии. Но зачем эта игра нужна Курочкину, мне непонятно. Возможно, Курочкину, драматургу с образованием историка (специализация «археология Киевской Руси»), оказалось интересно раскопать и обжить культурный слой мещанского театра, где имитация культуры и дикие диалоги — норма.«Обычное дело в истории театра — когда авангард поглощается мейнстримом и вчерашние революционеры вступают в официальный брак с тем самым чудовищем, которого еще недавно описывали в своих остроумных пьесах, — писал Курочкин в предисловии к сборнику пьес „Культурный слой“ (Москва, 2005). — Репертуарный театр, махина, перемелет любую „новую пьесу“ на раз и останется жив. И лишь немногие „радикалы из провинции“, как когда-то называли Кирилла Серебренникова, выдержат искушение Большим Театром».Серебренников не выдержал. Коршуновас, поставив в позапрошлом сезоне «Смерть Тарелкина» в Et cetera, с тех пор не поставил ничего выдающегося. Это не значит, что выдающимся был «Тарелкин», — здесь важен факт работы авангардиста в театре, который при всех метаниях клоуна Убю-Калягина остается мещанским. Этот эксперимент на себе, поставленный Курочкиным, может оказаться гибельным и для него.А свободные радикалы, упоминаемые не только в контексте авангардного искусства, но и в трудах по косметологии, главной науке мира гламура, — высокоактивные молекулы, атакующие клетки кожи и повреждающие их ДНК. Воздействие на клетки свободных радикалов становится причиной того, что мы называем старением организма.…Финал спектакля озарен десятками зажегшихся на занавесе надписей Exit, то есть «выход». Но никто из стоявших на подмостках, так автобиографично мучившихся на них, выходом не воспользовался. Все остались на сцене.