Пресса
5:00
2024
2023
2022
2021
2020
2019
2018
2017
2016
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
2005
2004
2003
2002
2001
2000
1999
1998
1997
1996
1995
1994
1993
0:00
Главное событие сезона — смерть
Алла Верди
"Газета.ru" ,
01.04.2005
Мнения критиков обязательно разделятся, что же касается вашей покорной слуги — уверена, «Смерть Тарелкина» Оскараса Коршуноваса должна стать главным событием столичного театрального сезона. А если не станет, то дело не в ней, а в нас самих. Известно, что в Москве в настоящее время готовятся к постановке пять или даже шесть, а по некоторым подсчетам и семь «Смертей Тарелкина». Эта ситуация, понемногу расходящаяся в театральные анекдоты, на самом деле не имеет под собой ничего сверхъестественного. Достаточно перечитать текст пьесы Сухово-Кобылина или просто вспомнить, о чем она, чтобы понять, что возрождение этого текста было просто-таки предсказано современной нам ситуацией. Эта пьеса — как зеркало, двухчастна, и у каждой белой ее стороны обнаруживается изнанка. Изнанкой ситуации первой части — смерти Тарелкина, который на самом деле не умирал — становятся часть вторая: процесс, где задолго до Кафки показано, как перемалывает человека бюрократическая машина (именно этот образ — мясорубки — взял на вооружение в свой спектакль 1922 года Всеволод Эмильевич Мейерхольд).На сцене театра Et cetera вроде бы не жизнь и не улица. А покатый помост в вертикальную черно-белую полосочку. И халат Тарелкина тоже в черно-белую полосочку, но стоит вывернуть его — и он оказывается черным. В пьесе Сухова-Кобылина Тарелкин решает умереть понарошку, всех обмануть, чтобы кончить старую жизнь и начать новую. Для этого он кладет в гроб куклу, нашпигованную тухлой рыбой, чтобы воняло, а сам переодевается в своего соседа Силу Силыча Копылова, читает над собственным гробом проникновенную речь и пьет водку с квартальным надзирателем. Что не спасает его от разоблачения. У Коршуноваса Тарелкина даже не пытается ни в кого преображаться. Разве что халат наизнанку вывернет, что только выдает его — в черном он выделяется на полосатом фоне. Эти полоски, нарушаемые иногда для разнообразия вторгающимся третьим цветом — будь то красный, зеленый или стратегический розовый — создают совершенно особого рода визуальное впечатление. Как в картинках «третий глаз», на которых, если долго смотреть, проступает трехмерное изображение. Расцветка сцены как будто заимствована из учебника по современному дизайну. Она гипнотизирует, не дает оторвать взгляд. А потом, переворачиваясь горизонтально, полоска становится цитатой — тельняшкой, матросской тишиной, и отсюда — тюрьмой, где уже не первый год кое-кто сидит.Уже сценографическое решение заставляет вздрогнуть с первого момента (спектакль начинается стремительно, выстрелом), и в течение последующих трех часов зрителю ни разу не будет дано возможности заскучать. Режиссерские придумки Коршуноваса одна другой ярче. Можно взахлеб описывать мизансцены, но их надо видеть. В ход идет все, что приходит на ум: и задорный рэпак, и театр теней, и видеоарт — и все продумано, органично. И «тень» Тарелкина, кривляющаяся за ширмой, и гигантский зайчик с красными глазами, и высокий юноша-писарь с красным ухом, почему-то навязчиво напоминающий пародийный гитлерюгенд. И никакого прямого, лобового высказывания. На вопрос «что это значит?» Коршуновас только ухмыльнется, ответа не даст. Но при этом логика его спектакля выстроена до конца, и она совершенна.Художественному руководителю театра Александру Калягину для этого спектакля понадобилась смелость вдвойне. Ведь он не только выбрал пьесу и пригласил для постановки режиссера, славящегося своими радикальными решениями, режиссера, который до того не поставил ни единого спектакля в России и отношение к которому публики и критики может оказаться очень неоднозначным. Он еще и сыграл одну из главных ролей — генерала Варравина, который мечтает вернуть себе украденные Тарелкиным бумаги. И как сыграл! В каждом актере: и в Калягине (Варравин), и во Владимире Скворцове (Тарелкин), и в Вержбицком (частный пристав Ох) — четко продолжается линия режиссерских построений. Работа с актером включает у Коршуноваса, помимо всего прочего, работу с речью. Язык Сухово-Кобылина кажется абсолютно невозможным — и в то же время, совершенно музыкальным. Быть может, литовская речь, сохранившая на протяжении веков мелодику длинных и коротких гласных, подсказала режиссеру, как должны говорить его персонажи. Но и без того Скворцову и Калягину за роли в этом спектакле светит как минимум «Золотая маска».До Коршуноваса «Смерть Тарелкина» ставили на самом деле достаточно, и ставили люди более чем известные: Мейерхольд, Товстоногов, Фоменко. Но удивительная особенность этой «смерти» в том, что она никого из предшественников не дублирует и никакой линии не продолжает. Литовский режиссер находит свой, абсолютно особый путь. В нем все очень прямо и логично — и в то же время многозначно. Он ставит абстракцию — и все же трудно не узнать в ней реалии. Он как будто бы отказывается от монтажа аттракционов и не сеет на сцене классическую бесовщину — и в то же время на сцене есть и аттракционы, и бесы.Приходится побороть искушение трактовать этот спектакль как бы то ни было. Все, что может быть о нем сказано, может быть тут же перевернуто наизнанку. Вот я, например, скажу: мы живем в стране, катящейся к прокурорскому тоталитаризму, где одни — жулики, вторые — дураки, третьи — негодяи, и Коршуновас показывает нам нас самих, не показывая никакого выхода — а может, это не так? Может, мне придумалось, показалось, как показалось все случившееся воспаленному мозгу Кандида Касторовича Тарелкина, страдающего острой шизофренией. И, может, черно-белые стены — это стены дома умалишенных, а на самом деле ничего не было.Но возможно и то, что не случайно возникают в видеоартовской вставке цвета российского флага, на фоне которых беснуется толпа с серпами и копьями. И не случайно второй акт начинается с видеосцены: по серому небу летят прекрасные и странные птицы с длинными шеями и широкими крыльями, на один последний миг вдруг превращающиеся в три головы Змея-Горыныча. И эта сказка из дальних времен перекликается с репликой Тарелкина «мы все погибли», и такие же дивные птицы становятся в «Сказании о граде Китеже» Дмитрия Чернякова образом скорби по утраченной России. Разве вы не узнаете Россию, когда в зале включается свет и очередную жертву для бредового допроса следователи вытаскивают уже из первого ряда? Впрочем, и птицы, и следователи, и зайчики — все это с таким же успехом может быть режиссерским фокусом-покусом. Театральной, так сказать, шуткой.Но Коршуновас знает, что он хочет сказать. Остается только вопрос, хотим ли мы это слышать. Еще, пожалуй, важнее: Коршуновас знал, как это сделать. Его режиссерской технике стоит поучиться, потому что она совершенна. И вот в самом центре Москвы идет наконец-то абсолютно современный и своевременный спектакль. Найдется ли ему такой же зритель — покажет время.