Александр Калягин: «Подавлять и возбуждать — суть нашей профессии»

Вступление…В конце концов, это правильно, что на открытии театра должна быть своя «Чайка»! Не потому что я тридцать лет в Художественном театре проработал, но потому что это просто правильно. Своя «Чайка». Мне хотелось, чтобы театр открылся новой пьесой и сказал бы что-то необычное, что-то свое, больное, что соответствовало бы театру, что продолжало бы его… Но что? Опять Островский? Опять Шекспир? И возникла идея позвать талнтливого драматурга — Максима Курочкина. Я смотрел «Кухню», знал, что он переделывал «Пигмалиона» для Анастасии Вертинской, читал какие-то его интервью. Мы с Давидом Смелянским его пригласили, и я ему сказал: «Я хочу попросить вас написать для меня пьесу, где я бы рассказал, как люблю и ненавижу театр — одновременно, как я с ума схожу, потому что у меня дел много, как я разрываюсь, как мне тяжело, как мне легко, и как мне, ироничному, самоироничному человеку, иногда бывает непросто. Ходите — ходите за мной на репетициях, походите за мной в жизни. Хотите — расскажу свою жизнь. Про то, как это мучает и сжигает, и как словно из пепла ты вдруг вновь становишься живым — и как все это происходит одновременно». Я, честно говоря, предполагал, что это будет моноспектакль. Ведь примерно 200 метров отсюда, в Малоом Харитоньевском, я родился, здесь мама строила мне картонный театр, эти переулки мной ношены-переношены, здесь я драл штаны, бегал из школы, здесь каждый двор меня знал, и именно здесь рождается мой театр. Ну почему мне не высказаться, что я думаю про жизнь и про театр? Мне больше шестидесяти лет уже, мне есть что сказать. Максим Курочкин все это послушал — и уехал. И через какое-то время прислал первый (я говорю первый, потому что их было штук тридцать — вариантов!) вариант пьесы. Я удивился. Пьеса называлась «Плохой хороший человек», и там было много персонажей. И - главное — это было для меня неожиданно, потому что это было совсем не то, чего я ждал. И пошла работа. Мы старались с Максимом понять, что же мы в конце концов хотим сказать. Так, как мы работали с Курочкиным, — кропотливо, въедливо, очень подробно, зная, зачем, зная, о чем должна идти речь, — так, я видел, работали Олег Ефремов с Михаилом Рощиным. Это дорого стоит — такая работа. Реплика для рецензентов Дорогие! Не надо воспринимать все так тупо-примитивно! Это не пьеса о Калягине! Это не пьеса о председателе СТД! Ведь через три года пьеса пойдет по России — там же роли выписаны, проблематика выстроена, там есть, что играть! Эта пьеса дает возможность разным актерам сказать — про жизнь, про профессию. Я уверен, что театры будут мечтать заполучить ее в репертуар! Но пока — это наше высказывание, Курочкина и мое — не о том, как нам тяжело или трудно, а о лунатизме нашей профессии. О том полнолунии, которое сводит всех с ума, во время которого с нами что-то происходит. И за этой «дозой» внутреннего сдвига, морока, волшебства, сумасшествия, мучения, таланта, счастья мы все снова и снова возвращаемся в театр. Это пьеса про лунатизм нашей профессии актерской, которая не отпускает, но в которой все наши амбиции, тщеславие, вся наша гадость вылезает из нас, как и наш талант. Нет этой луны, этого полнолуния — и мы никому не нужны. Мы ничто. Такая профессия. Сверхзадача …Когда я учился на врача, у нас был профессор по психиатрии — левацких очень взглядов — и перед нашим первым походом в психиатрическую больницу, что на улице 8 марта, он сказал: «Не волнуйтесь, и помните, что психиатрия — это самая темная профессия, и что до сих пор известно только два способа лечения — подавлять и возбуждать, а все остальное — фикция». Курочкину безумно эта история понравилась, и он решил вынести это в название: «Подавлять и возбуждать». Это корень нашей профессии! Потому что чем мы занимаемся в театре? Чем мы занимаемся в этой профессии? Мы подавляем и возбуждаем. Каждый день. Себя и зрителя. В этой фразе много смысла есть про взаимоотношения актера и зрителя, и вообще про жизнь. Эпиграф …к спектаклю придумал актер Слава Захаров, любимый мой сокурсник. Однажды на репетиции в театре он услышал, как один рабочий сцены, недовольный тем, что репетиция затягивается, сказал другому: «Да что же они все „бла-бла-бла“ развели, эту тягомотину, надо же просто: один за другим и с некоторой горячностью». И вот эта дивная фраза — «один за другим и с некоторой горячностью» стала эпиграфом к нашему спектаклю. Поклоны …В этом спектакле я сказал про театр и про себя то, считал нужным — довольно жестко. С самого начала было решено, что ставлю эту пьесу я, потому что так нужно, и это правильно, то, что первая премьера на большой сцене нашего театра Et cetera — авторская. Я высказался. А дальше — делайте что хотите, жизнь продолжается!