Страдания скучны

Свое десятилетие театр, возглавляемый Александром Калягиным, встречает сразу двумя премьерами: густонаселенной «Игрой снов» в постановке петербуржца Григория Дитятковского и моноспектаклем «Последняя запись Крэппа» в режиссуре тбилиссца Роберта Стуруа. Актерский расклад таков: в стриндберговском спектакле участвует значительная часть труппы, спектакль по Сэмуэлю Беккету исполняется художественным руководителем театра Калягиным в одиночку. Итак, Стриндберг, Дитятковский Еt Сetera. Непритворное увлечение творчеством Августа Стриндберга лично меня неизменно устрашает. Однако Дитятковский, с энтузиазмом обращающийся к безысходной драматургии шведского писателя, похоже, достаточно рационален, чтобы не остаться навсегда в плену его вязких, тошнотворных сновидений. Одарив несколько лет назад петербургский БДТ пьесой «Отец», облагороженной выдающейся актерской работой Сергея Дрейдена, режиссер решил осчастливить Москву и взялся репетировать «Игру снов» в пригласившем его театре “Et Cetera”. Формальный профессионализм создателей действа налицо. На актеров, к сожалению, это утверждение не распространяется. Все пожелания драматурга, высказанные в кратеньком «Напоминании», старательно учтены постановщиком и сценографом (Эмиль Капелюш(*)): «бессвязная, но кажущаяся логичной форма сновидения» — бессмыслица затирает и задавливает крупицы логики, «времени и пространства не существует» — время на спектакле коварно останавливается, «смесь воспоминаний, переживаний, свободной фантазии, вздора и импровизаций» — вздор лидирует с отрывом, «герои расщепляются, раздваиваются, испаряются» — и даже растраиваются, «сон-избавитель — нередко бывает мучительным» — особенно для публики! et cetera. Зрелище вышло донельзя эстетское: красивое и томительное, фрагментарное и тягуче-многозначительное. Призрачная голубая подсветка вскоре сменяется призрачной же коричневой, в некий момент перетекая в неестественно желтый, какой-то безжалостно-больничный свет. Тут вам и шум ветра, и звук хлюпающей воды, и легкий дымок, и причудливые звуки рояля. И очень много слов! Совершенно лишних! С предельно внятным лейтмотивом: «Жалко людей!» Подвижная деревянная рама величиной во все зеркало сцены постоянно изменяет пространство спектакля, вычерчивая в глубине на заднике двери, щели, окна и всякие неприспособленные в быту, но такие завораживающие для глаза геометрические фигуры. Не менее прыток и реквизит этой постановки: ряды деревянных лавок с лихостью катаются по авансцене; покрытые скатертями столы бесконечно носят взад-вперед; сигнальными флажками, красными и белыми, естественно, сигналят без устали — мир все глубже погружается в пучину броуновского движения. Однообразного, хаотичного, бездумного. Et cetera. Героев множество, сюжета минимум, поскольку: «превыше всего — сознание сновидца». Каково такое смотреть два часа кряду? — Можно попытаться проснуться, а можно с твердостью испить чашу театральной грезы до дна, вынеся при этом стойкое убеждение: беспросветно скучны человеческие страдания. Ибо мелки, ничтожны, многословны.